За гранью
Шрифт:
Откровенность за откровенность, да?
Мы даже волей-неволей остановились, где стояли, настолько увлеклись диалогом.
– То есть вы, лейтенант Маккой, и полковник Арвенгейл сомневаетесь в уровне моей подготовки, и предъявленный мной диплом, вместе с рекомендательными письмами, отзывами из университета и с мест трех предыдущих практик, а также заключения, внесенные в личное дело, вас не убедили, да? И поэтому мeня не хотели допускать до стажировки? – участливо, заботливо уточнила я и вдруг рявкнула: – как вы объясните, что никто из тех, кто проходил здесь
Маккой скривился – орала я ему почти в лицо, а голoс у меня поставленный, и кто бы на его месте не скривился в таких условиях?
– А что тут объяснять? – неприкрыто удивился оппонент. – Вас же всех в коконе из ваты держат, реальной жизни вы не нюхали, но воображаете при этом себя чуть ли не спасителями мира, когда до службы снисходите. Пусти вас к Щитам – вы ж на жопе ровно не усидите! Вы ж полезете улучшать! Усoвершенствовать! Исправлять ошибки сирых и убогих, ага! Знаешь, к каким последствиям это приведет?
Офицер Маккой орать тоже отлично умел, и куда уж там было моим вокальным упражнениям до его луженой глотки!
– К каким?
– я слегка опешила от такого напора, Предки их всех побери, но это было интересно, на редкость познавательно все это было!
Особенно – в свете моих планов.
И, да, всё, высказанное лейтенантом, былo нереально обидно. Да и орали на меня до сих пор ка-то редо, если вообще и. Интересное ощущение, прям новизна чувств!
– Ни к каким! – рявкнул он.
– Ценой огромный усилий со стороны личного состава части, ни к каким серьезным последствиям это бы не привело! Правда, всех пару-тройку суток лихорадило бы, но кого волнуют такие пустяки, если очередному аристократику, так и не выросшему из восемнадцатилетнего младенца, корона жить спокойно не дает, и хочется поиграть в мудрого всезнайку! Упиваешься тут собственной правильностью, а реальной жизни в глаза не видела!
Я стиснула зубы.
Стоп, Аманда. Молчать.
Молчи, Аманда. Потому что ты не младенец. И ты владеешь своими эмоциями, а не они владеют тобой. Поэтому – стисни зубы и перемолчи.
Я подавила желание закрыть глаза, или вдохнуть-выдохнуть, или ещё как-то проявить свою внутреннюю борьбу. Даже позу сменить себе не позволила.
И только когда тишина зазвенела в барабанных перепонках нестерпимее, чем недавние крики, позволила себе сказать, тщательно следя за тем, чтобы голос звучал спокойно и сдержанно:
– Лейтенант, если вы пытались отговорить меня подавать жалобу на руководство части, то вы не преуспели. Как только мы вернемся из первой смены на Щите, я оповещу все заинтересованные органы об имеющих место нарушениях. Потому что, чтобы вы ни говорили, лейтенант, это – правильно.
– «Правильно!» – передразнил меня Маккой.
– Мисс Феррерс, вы вообще в курсе, что мир не черно-белый? Или вас всю жизнь в инкубаторе держали?
– га, в нем, - поддакнула я, разглядывая неведомую даль.
– До сих пор не выпустили. Оглянитесь по сторонам – в кустах выводок нянек притаился. Сопли подтирать будут.
Кустов в обозримой видимости не наблюдалось (зато я наконец заметила, что из зеленoго коридора, а с ним и основного здания мы вышли) так что Маккой оглядываться не стал, а зло зыркнул на меня и заткнулся.
Я тоже не спешила возобновлять светскую беседу, рассеянно озираясь и призывая к порядку застарелые комплексы.
Сегодняшний день к ним был немилосерден: сперва по ним потоптался полковник, со своим стремлением обеспечить дочери лорда Феррерса полную безопасность, а теперь оттанцевал чечетку Маккой, недвусмысленно дав понять, что считает оную дочь редкой бесполезности вещицей.
Восемнадцатилетие я встретила под знаком презрения к себе.
Всё, что у меня было, все мои заслуги и достижения не были моими – за всеми маячил призрак рода.
Всё, чего я добилась сама – при детальном рассмотрении оказывалось не моей заслугой.
И осознание этого корежило меня и ломало.
Сама поступила в Андервуд? Да помилуйте, кто бы не поступил, имея такую подготовку, как я?! Наставники, занимавшиеся со мной чуть ли не с рождения, задайся они такой целью, наверное, и обезьяну сумели бы натаскать на уровне, достаточном для сдачи вступительных экзаменов.
Была одной из лучших студенток на потоке? А разве это сложно? Я ведь никогда не прилагала особых усилий к учебе, не надрывалась, с боем прогрызаясь сквозь гранит науки, не просиживала часами в библиотеке, не пробивала лбом неподатливые стены. Милостью щедрой генетики и состоятельной семьи, у меня была отличная память и устойчивая база начальных знаний, на которую новая информация ложилась легко и гладко.
Изучение и обуздание собственного дара грамотный тьютор, предоставленный мне в ндервуде, сумела превратить в увлекательную и захватывающую игру. Она ставила задачи – и я азартно брала новые барьеры.
И даже редкий портальный дар, дар, живых носителей которого нынче насчитывалась менее десятка в мире – никак не был моим личным достижением.
Дар, как и высокий статус, как и хорошая память, как и уважение окружающих, достался мне в наследство от предкoв.
В конце школьного курса я сдала все тесты на высший бал, и получила знак лучшего ученика выпуска – и отчаянно завидoвала Джулии Гордон, которая была второй.
Не имея ни громких имен в предках, которые бы обеспечили ее выдающейся силой и талантом, ни состоятельных родителей, способных дать дочери преимущество на старте, она, тем не менее, шла со мной ноздря в ноздрю.
Она своими силами добилась всего того же, что и я – сама выгрызая всё, что мне былo поднесено на блюдечке с голубой каемочкой.
А я, принимая из рук комиссии почетную ленту, испытывала острое чувство собственной бесполезности.
Фальшивка. Пустышка.
Когда я окончила Андервуд и поступала в университет, конкурс был огромным – более тридцати учебных заведений на одного портального мага Аманду Феррерс. Меня засыпали предложениями ещё до сдачи школьных выпускных экзаменов.
Когда поступала Джулия Гордон, она стала первой из более чем ста претендентов на стипендию.