За гранью

Шепелев Алексей А.

— Начнется всеобщая война. Нас не так много, мы не сможем выстоять против объединенной армии людей.

— Войны не будет. Никто не осмелится напасть, видя наше могущество. Мы возродим славу Логры, такой, какой она была во времена великого короля Артура.

— Государь, не судите о жизни по легендам и сказкам. Арх-тори на самом деле был не более чем разбойник, перебивший законную династию.

— Сэр…

— Это правда, государь! Она горька, но она — правда.

— А как же…

Годфруа запнулся. Повисла тягостная пауза.

Первым заговорил Гисборн.

— Легенды о великом короле и его безупречных рыцарях? Это всё придумано

потом. Правда оказалась неудобной слишком для многих — и её постарались скрыть. Сейчас о том, как это было на самом деле, знают единицы.

— И… Мои предки тоже…

— Вам нечего стыдиться Ваших предков, государь. Анх-орти спас от разбойников Арх-тори Святой Грааль. Парс не совершал ничего недостойного. Он был очень честен и поэтому доверчив. Арх-тори сумел обмануть неопытного юношу и услал подальше от Камелота, потому что понял, что тот не будет его слушать, если узнает правду.

После долгого молчания Годфруа произнес.

— Хорошо, я верю вам, сэр Робер, поскольку вы рыцарь и Хранитель. Ну а вы мне — верите? Что я не разбойник и вор и хочу только добра моему народу?

— Верю, государь.

— Так не отказывайтесь помочь мне.

…Запах… Нестерпимый тошнотворный и сладкий запах горящего мяса. Хочется зажать нос, и не чувствовать его, но это не помогает… Этот запах будет преследовать всю оставшуюся жизнь.

— Государь, что вы знаете о Хранителях?

— Немного… После падения Логрского королевства им были доверены на хранения знания, волшебные предметы и святыни логров…

— Зачем?

— Разумеется, чтобы они не попали в чужие руки. В руки тех, кто не должен ими владеть.

— А если бы они попали…

— Эти принесло бы огромное горе. Всем.

— Вот видите, государь, теперь вы понимаете, почему я не могу поддержать создание королевства Логрского здесь и сейчас.

— Нет, я не понимаю.

— Не те руки — это не значит руки людей. Руки дэргов и даже руки логров тоже могут быть не теми. Я говорю не об Арх-тори, я говорю о тех, кто убивал друг друга в междоусобицах… Государь, Логру погубил не какой-то фальшивый король и стоявший за его спиной волшебник. Сильные королевства переживали и не такие потрясения. Логра погибла потому, что в дэргах умер дух. Мир менялся, а наши предки застыли в своем величии, словно горы. Но время сильнее гор. Если бы не Арх-тори, королевство всё равно было бы обречено. Нельзя было сохранить прежний порядок вещей.

— Это просто слова, к тому же в них не так уж и много смысла. Объясните мне, сэр Робер, почему шампанцы, бургунды, пикардийцы, саксы могут иметь своё королевство, а дэрги — нет?

— Потому что мы не научились жить рядом с людьми, а главное — не научили людей жить рядом с нами. Для вас может быть откровением, государь, но в королевстве Французском кое-кто из баронов травит потомков логрских родов, чтобы истребить до последнего человека. Они не знают за что, просто есть легенда, что эти люди, вдумайтесь, государь, — люди, одержимы демонами, поэтому убить их — благо, дело угодное королю и Богу. А что будет, если выяснится, что преследуемые — не люди? Тогда травить их поднимется вся Франция, а не отдельные бароны. Люди ненавидят тех, кто не такие как они. Вспомните, когда мы взяли Иерусалим, мы, воины Христовы, бросились сгонять иудеев в синагогу, а потом там их сожгли…

…Пламя… Обжигающе-красное, яркое пламя. Хочется закрыть глаза и не видеть его нестерпимого

света. Но это не помогает. И сквозь сомкнутые веки пробивается его багровые отблески…

…Крики… Жуткие, громкие крики. Хочется зажать руками уши, но это не помогает. И через ладони пронзительные вопли и горькие стоны достигнут мозга — от них не спрятаться нигде…

…Запах… Нестерпимый тошнотворный и сладкий запах горящего мяса. Хочется зажать нос, и не чувствовать его, но это не помогает… Этот запах будет преследовать всю оставшуюся жизнь.

— Вы забываете про те насилия, которые иудеи чинили христианам на этой земле сотни лет.

— Я ничего не забываю, государь. Только ведь вряд ли в той синагоге собрались одни Агасферы. А вот грудные дети там были. Скажите, сир, какие гонения и на кого они успели возвести?

На минуту повисло молчание. Прервал его Годфруа. Хранитель Гроба Господня говорил медленно, с видимым напряжением.

— Сэр Робер, покаяться в грехе — значит… признать его… Его тяжело признавать перед Богом… но еще тяжелее перед людьми… Люди — не всеблаги… Они не прощают тогда, когда прощает Господь… Я… Я не хотел этого ужаса… Я не думал, что так случится… Люди были опьянены боем… Я не мог их остановить… Вы же сами рубились на стенах Иерусалима, Робер! Разве вы не понимаете, что запрети я им жечь евреев — они бы убили бы меня, а потом все равно бы их сожгли?

— Понимаю, государь. Вы не могли их остановить. И я не мог. И вот так получилось, что честные люди в бессилии смотрели, как распаленная десятком мерзавцев толпа вершит кровавую казнь. Смотрели — и не могли ничего сделать. И пока такое возможно — ни я, ни другие Хранители не можем открыть наши тайны миру. Я не принадлежу себе, государь. С момента принятия на себя этого бремени я живу только ради своих предков и своих потомков. Я должен выжить и передать знания и реликвии своему наследнику. Поэтому, я не могу выполнить вашу просьбу и смиренно прошу отпустить меня в Бретань. Там мой дом. Мне там жить.

— Хорошо. Я отпускаю Вас, и да пребудет с Вами Высокое Небо. Но знайте, пока Иерусалим будет под защитой Хранителя Гроба Господня — Вы и Ваши потомки всегда найдете здесь любую помощь.

— Благодарю, государь, я никогда не забуду этой милости, верю, что её не забудут и мои потомки. Позвольте же мне на прощание сделать одно пожелание.

— Говорите, сэр Робер. С вами пребывает мудрость логров, и я клянусь, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы его исполнить.

— Государь, когда Вас хотели провозгласить Иерусалимским королем, Вы ответили, что не можете носить золотой венец там, где наш Господь носил терновый. Я желаю Вам, государь, остаться в людской памяти рыцарем, не принявшим корону именно по этой причине, а не честолюбцем, который не принял корону короля Иерусалимского, ради того, чтобы примерить на своё чело венец короля Логрского.

ДОРОГА.

Солнце опускалось всё ниже, тени росли, дорога то змеилась между холмами, то взбиралась на вершину, а безлюдная красная пустыня тянулась всё дальше и дальше. Балис дважды определял "условный юг" — дорога не петляла, более-менее точно уводя путников всё дальше и дальше на не менее условный северо-восток.

— Серёжа, я вот что хочу спросить у тебя, — осторожно начал Балис. — С тобой раньше ничего такого необычного не случалось?

Мальчишка недоверчиво посмотрел на офицера.