За грибами в Андорру. Трилогия. Часть 2
Шрифт:
– А тебе срочно? – тоже прикинулся склеротиком Фролов. – Пятнадцатое сентября сегодня.
– Я так и думал! Слушай, Женька, я понимаю, что день сегодня тяжелый, но ты уж дальше сам как-нибудь, а? О содержимом кейса ты знаешь – есть над чем думать и в какую сторону, как говорится, идти. Ребятишек со скутеров ты допросишь, а вечерком о результатах допроса доложишь мне. А сейчас, понимаешь, мне срочно надо ехать в университет, в кассу. Я ведь там на полставки профессором работаю – сегодня с двух зарплату выдают.
Окулист изумленно посмотрел на миллионера Смирнова и тихонько присвистнул, покрутив пальцем у виска.
– Не свисти, денег не будет, – попросил Цубербиллер.
– Даже представить себе не мог, что ты такая скряга, – сдавленным
– Да никакая не блажь, Женька, – потупил взгляд Геннадий. – Дело, конечно, не в этих копейках. Просто, понимаешь, как бы это точнее сказать… В общем, бизнес, безусловно, дело нужное. Но, ты же сам знаешь, кругом такие рожи… А я в университет приеду, встану в очередь в кассу – такие лица приятные кругом, разговоры у них интересные, лица светлые. Постою часик в очереди, откисну, на сердце легко—легко становиться. Словно душу в чистой воде прополоскал. Я без этого не смогу – одичаю. Профессора, они часто как дети – наивные и доверчивые. Именно в этом наша сила, Окулист, а не в деньгах вовсе. Знаешь, давно-давно, еще до революции, в домашнюю библиотеку Николая Николаевича Бекетова, академика, забрались воры. Когда слуга прибежал к нему и доложил об этом, ученый поправил пенсне и спросил: «И что же они читают?». Это не чудачество. Это сила духа и чистота души.
Окулист прошел в свой кабинет, встал у окна и начал размышлять о событиях дня. За окном был виден Крюков канал, колокольня Никольского собора устремляла свой взор к небу. Глядя на эту красоту, думалось легко и спокойно. Итак, что же сегодня произошло? Формально – убийство иностранного ученого и воровство ценных документов. Точнее, не так: было ограбление, сопровождавшееся убийством. Но почему убийца или убийцы дождались, когда кейс окажется в руках у шотландца? Неужто кто-то так дорожил жизнью Смирнова? Вряд ли. Что-то здесь не так. Пока ничего не понятно. Ясно только одно: организаторы похищения документов знали очень многое. Им был детально известен распорядок работы симпозиума. Возможно, они имели представление о содержимом кейса. Хотя это вовсе не обязательно. Информация о предстоявших в этот день встречах Смирнова была вполне доступной – при желании можно было прикинуть, какой примерно пакет документов окажется в кейсе. Но прикинуть это мог только тот, кто специально хотел бы это знать и кто для этого провел большую аналитическую работу. Ведь даже он, начальник охраны Смирнова, имел сначала лишь самые общие сведения.
Ясно и то, что такая аналитическая работы была бы эффективней, окажись в офисе у похитителей свой человек. Точнее, не у похитителей, а у заказчика. Самого заказчика так просто не установить. Судя по размаху операции и профессионализму исполнителей, он почти недоступен. Допрос парня и девушки с водных мотоциклов много не даст. Тут больше нужно анализировать сам стиль действий и организации операции. Вспоминая мелкие детали, бывший разведчик все больше склонялся к мысли о том, что операция похожа на действия иностранной спецслужбы. Стоп! Спецслужбы – да. Потому что профессионально, без помарок и лишних шагов. Но почему иностранной? Только потому, что среди участников похищения был темнокожий парень? Глупо. Это могла быть подстава, чтобы в случае неудачи операции повести следствие по ложному пути.
Прежде чем общаться с мотоциклистами, надо бы разобраться в куда более важных деталях. Например, хорошо бы узнать результаты предварительной экспертизы, проведенной после вскрытия бедняги из Шотландии. Конечно, скорее всего стреляла задержанная девушка. Но где гарантия, что не кто-то еще, кто находился в тот момент в кают-компании? Окулист удовлетворенно хмыкнул и достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист стандартной белой бумаги. На нем каллиграфическим почерком Геннадия
Окулист с восхищением подумал о Цубере: «Он точно гениальный и очень организованный человек! К тому же с феноменальной памятью. До сих пор не понятно, когда он успел составить эту схему по памяти?». Сойдя с трапа теплохода, он молча протянул ее своему начальнику охраны, как будто всю жизнь сам занимался расследованиями убийств. Ценная бумага! Только вот никакая такая девушка на этой схеме не отмечена. Стало быть, она вошла в кают-компанию в момент выступления Цубера. В принципе, в этом не могло быть ничего подозрительного: участники симпозиума могли свободно входить и выходить, когда вздумается – обстановка на таких форумах всегда подчеркнуто демократичная.
Окулист попытался представить себе, откуда стреляли, но вскоре бросил это бесполезное занятие: без баллистической экспертизы это было почти бесполезным занятием.
Он понимал, что поскольку погиб иностранец, дело, скорее всего, передадут в ФСБ. К их экспертам не подкатишься. Тем более, что его, как бывшего грушника, там наверняка никто бы не жаловал: что делать, такова взаимная «любовь» двух дружественных ведомств – ГРУ и ФСБ. Но были и обходные пути. Не было сомнения в том, что тело шотландского бедолаги отвезли в морг Института судебной экспертизы. Однажды Окулист бывал в том почтенном учреждении. Не в морге, к счастью, а в самом институте. Тогда, года два назад, ему вдруг напомнила о себе старая рана, полученная еще в Сомали, когда до учебы в академии он служил в спецназе ГРУ. Один проворный фэбээровец успел нанести ему удар в область печени так, что произошло внутреннее кровоизлияние. В тот раз все обошлось. Удар оказался последней профессиональной удачей заокеанского коллеги. Капитан Фролов навсегда успокоил его движением большого пальца в висок. И вот, спустя много лет, «ливер» полковника запаса Фролова вспомнил веселые дни офицерской юности – закапризничал и попросился на профилактику. К счастью, в то время Окулист был влюблен в одну милую и умную филологиню, мама которой работала как раз в том самом Институте судебной экспертизы. Евгения быстренько подлечили, поставив, кстати, настолько точный диагноз, что выдержанному Фролову на мгновение показалось, что осматривавший его врач был свидетелем той давней истории.
Немного посомневавшись в правильности совершаемого поступка, Окулист позвонил своей давнишней подруге:
– Привет, Наташа. Некто Евгений, если помнишь такого.
– Тебя забудешь, так собачку твою вспомнишь, не к ночи она будет помянута, – приятным низким голосом ответила Наташа.
– Еще Зигмунд Батькович Фрейд заметил, что первый человек, который обругал противника вместо того, чтобы закатать ему в лобешник, был основателем цивилизации.
– А тебя никто и не обругал – ни по Фрейду, ни по матери.
– Кстати, о матери, – по-деловому скаламбурил Окулист. – Твоя мама не могла бы устроить мне протекцию в морге своего Института?
– Смогла бы. Но ложиться придется сегодня.
– Кому и куда ложиться? – растерялся Окулист.
– Тебе, естественно, – ты же о протекции просил.
– Черный юмор? Понимаю. Скажи честно: сколько это будет стоить?
– Нисколько. Точнее, очень дорого. Потому что нет в человеческих отношениях ничего дороже человеческих отношений.
– В тебе говорит альтруист?
– Во мне говорит человек. Есть такая вымирающая порода животных.
– Я понимаю, что тогда был неправ, – пустился в мужские рассуждения Фролов.
– Женя, не надо наступать дважды на один и тот же сельскохозяйственный инвентарь. Это больно. И винить себя не надо. Я тоже не сахар. С моим характером с тобой все равно было бы не ужиться. Я тоже люблю покомандовать. Как говаривали жители Воронежской губернии еще в девятнадцатом веке, плох тот дом, где курица не поет петухом!
– Вам, филологам, виднее, – скомпромиссничал Фрол.