За кулисами смерти
Шрифт:
И тут рядом с Эдуардом присел молодой человек с усталым лицом, в котором Лобов сразу же узнал набирающего популярность Максима Заварзина. Актер попросил у бармена джин с тоником, пил медленно, закусывая солеными орешками, думал о чем-то своем, не обращая внимания на окружающих. Журналист решил воспользоваться моментом и вежливо обратился к Заварзину с просьбой об автографе. Тот посмотрел на Эдуарда не слишком приветливо, но потом широко улыбнулся и сказал:
– Нигде нет покоя, ладно уж, только бумага и перо за вами.
Лобов тут же достал из кармана замшевого пиджака блокнот и шариковую авторучку, протянул их
– Имеете отношение к театральному миру?
Лобов представился, они обменялись визитками. Заварзин сообщил, что прилетел в Петербург из Южнограда на три дня для съемок нескольких эпизодов телесериала «Курьер императора», в котором играл главную роль.
– Прямо из Пулково утром привезли меня на Васильевский остров, работали часов десять на набережной и во дворце Меншикова, устал как собака, – пожаловался он.
– Сочувствую, – сказал с пониманием Лобов, – жизнь у вас напряженная.
– Но я бы ее не променял на любую другую, – улыбнулся Заварзин, – а ненормированный рабочий день – это так, мелочи. Сейчас хорошо высплюсь и завтра снова в кадр, под лучи прожекторов.
– А как вы смотрите, Максим, на интервью для нашего журнала? – вкрадчиво поинтересовался Лобов.
Актер усмехнулся:
– Не сейчас, но в принципе я согласен. Позвоните в мае, к этому времени у меня завершатся два проекта для телевидения. И еще один важный начнется, если найду спонсора. Ладно, там видно будет. До встречи!
И Заварзин ушел, крепко пожав руку новому знакомому.
Лобов позвонил в начале последнего весеннего месяца, Заварзин пригласил его прибыть в Южноград сразу же после премьерного показа мюзикла «Гамлет», в котором выступал и как артист, и впервые как постановщик. Но увидеть Максима живым Эдуарду было не суждено…
Из майских сетевых новостей Лобов выяснил, что представление мюзикла, в которое сам Максим вложил неизвестно от кого полученные немалые средства, с треском провалилось. Публика не поняла и не приняла знаменитую трагедию Шекспира в интерпретации Заварзина, после первого действия зрительный зал заметно опустел, слушать арии датского принца и его печальной возлюбленной остались лишь ярые фанаты режиссера-дебютанта. На следующий день решением художественного руководителя Театра музыкальной комедии Лазаревского проект был закрыт.
А пятью сутками позднее полиция обнаружила тело Заварзина с простреленным виском на кухне его квартиры. В бульварной прессе, бумажной и электронной, голоса авторов публикаций разделились: одни настаивали, что это было самоубийство, другие склонялись к убийству неизвестным преступником по неизвестной причине. Полиция пока что никаких комментариев не предоставила, на встречах с репортерами звучала стандартная фраза – «идет следствие, о его результатах вы в свое время узнаете». Лобов еще раз вздохнул и подумал: «Да, придется довольствоваться слухами и сплетнями, вряд ли удастся получить инсайдерскую информацию от представителей правоохранительных органов». Но статью готовить все равно необходимо, спорить с Хомутовым было бесполезно, он привык доводить до конца любое свое начинание. И добиваться того же от своих подчиненных.
2
В тот же самый день, когда Лобов получил от главного редактора задание провести журналистское расследование насильственной смерти Заварзина, текущие результаты расследования профессионального руководитель убойного отдела Сергеев докладывал главе криминальной полиции Южнограда полковнику Усольцеву.
– Можно считать предположительно, что погибший был жив в двадцать ноль-ноль, а не стало его не позднее двадцати часов тридцати пяти минут, – начал майор.
– Обоснуйте, Александр Александрович, – предложил Усольцев.
– Данная гипотеза основана на показаниях свидетельницы Анны Сергеевны Григорьевской, соседки покойного Заварзина. Она безрезультатно звонила и стучала ему в дверь примерно в восемь вечера, точно не помнит. Дверь была закрыта, из квартиры доносились громкие звуки музыки, беспокоившие Григорьевскую. Она вернулась к себе, стала стучать в смежную с квартирой Заварзина стену. И с тем же эффектом. Тогда соседка позвонила в полицию, входящий вызов дежурный зафиксировал в двадцать десять. А в половине девятого Григорьевская спустилась на лифте вниз и ждала наряд у входа в подъезд. Никого из жильцов башни или незнакомых ей людей Анна Сергеевна не встретила, в двадцать часов тридцать две минуты подъехал патрульный автомобиль, а в двадцать тридцать пять старший сержант Громов обнаружил Максима Заварзина на его кухне без признаков жизни. Что касается судебно-медицинского эксперта, то по итогам вскрытия он указал время смерти в диапазоне от девятнадцати тридцати до двадцати тридцати. Пуля, пробившая височную кость погибшего и не без труда извлеченная патологоанатомом, была выпущена из обнаруженного рядом с телом пистолета Люгера, он же «парабеллум», это стопроцентный результат баллистической экспертизы, в магазине осталось еще четыре.
– А почему вы считаете, что Заварзин был жив в двадцать ноль-ноль?
– Свидетельница припомнила на втором допросе, что когда она стучала в дверь, то услышала на фоне хард-рока, как сосед ее громко выругался. Мол, пошла прочь, дура, не мешай отдыхать.
– То есть она узнала его по голосу?
– Вроде бы так, но утверждать наверняка Григорьевская не готова, уж очень сильно за дверью грохотало, две мощные акустические колонки все-таки.
– Вы предполагаете, что актер покончил с собой?
– Основания для такой версии имеются, – не слишком уверенно произнес Сергеев.
Усольцев пристально посмотрел на майора и сказал:
– Слушаю вас внимательно.
– На рукоятке «парабеллума» есть только отпечатки пальцев покойного, как и на смартфоне, на рюмке, на бутылке и на зажигалке. Не найдено иных отпечатков и на ручке входной двери. На одной чашке с остатками кофе также отпечатки хозяина квартиры, на другой – неизвестного или неизвестной. Криминалист указал в отчете, что выстрел из пистолета, найденного рядом с телом, был произведен с близкого расстояния, практически в упор, то есть с большой вероятностью самим актером. Что, вообще-то, вполне объяснимо. Заварзин, по показаниям ряда свидетелей, находился уже несколько дней в глубокой депрессии после неудачи с постановкой мюзикла «Гамлет», в тот вечер он выпил много коньяка, в таком состоянии инстинкт самосохранения мог быть подавлен. Предсмертной записки погибший не оставил, что может говорить о спонтанности выстрела, в трезвом виде Заварзин вряд ли убил бы себя.