За любовь, которой больше нет
Шрифт:
– Что с моей женой и сыном?
– Мистер Беркет..
– Они живы?-спросил я, начиная раздражаться, хоть и боялся услышать ответ.
– Пока еще да.-врач отвел глаза, а у меня озноб пробежал по коже. –Мистер Беркет ваш сын он ... он в очень тяжелом состоянии, скорее всего, он... не выживет .Надежды никакой ..
Я как рыба открывал рот и закрывал. Я смотрел по сторонам, пытаясь зацепиться за что-то , но все ускользало, кроме чудовищной реальности, которая с каждой секундой обрушивалась на меня все яростней,
– А Эни?
– Ваша жена, она потеряла много крови, также сейчас проводят стимуляцию родов, будет потеряна еще кровь. Мы провели предварительную пробу перед переливанием, у вашей жены индивидуальная несовместимость, происходит агглютинация, мы не можем понять- в чем дело...
– Что за агглютинация?-спросил я лишь бы как-то отвлечься.
– Склеивание эритроцитов . В общем, ей не подходят доноры с такой же группой и резусом, но у нее совместимость с вашим сыном. Я проверил. на всякий случай.. Но это невозможно. Они оба так слабы .. и мы потеряем обоих ..
Я больше не слушал, я не знал, что от меня хотят. Мне было понятно, что они пытаются снять с себя ответственность, но я не мог оставить все так. Я не мог опустить руки, ничего не сделав.
– Мне нужен телефон, я должен позвонить в Лондон...
– Они не успеют, операция должна быть проведена в ближайший час!
– А мне пох*й! Мать вашу, пусть они просто едут! У них все есть, должно быть , они помогут!- меня трясло от ужаса и я уже ничего не соображал. Я звонил в Лондон, объяснял ситуацию, что-то кричал, потом трубку передали нашему семейному врачу, я советовался с ним. Он пытался мне сказать что-то, долго объяснял. Постепенно до меня дошли его туманные речи. Он предлагал решение, точнее то, что могло дать хоть какую-то надежду на что-то, пока прилетит помощь из Лондона, но это не было выходом. Я слушал и боялся дышать. Мне предлагались жуткие, кощунственные вещи, но больше не было никаких альтернатив, только эта , иначе я потеряю свою семью. Теперь я должен был выбирать между ее членами. Выбор- как гордо звучит эта мерзость! Разве это выбор? Как я могу выбрать между любимой женщиной, матерью своих детей и сыном? Как, черт возьми? Да как можно вообще выбирать между двумя живыми людьми? Я хотел бы оставить все как есть, хотел бы опустить руки и быть в стороне, не причастный ни к чему. Потому что...Такому варварству не было объяснения. Слишком больно, слишком страшно и ужасно, к тому же незаконно. Но я решился, нет, я просто не знал иного пути, у меня его не было.
Мать и доктор смотрели на меня в ожидании. Я постарался взять себя в руки, мои губы тряслись, голос дрожал, но я прошептал:
– Они вряд ли успеют..
Мать затрясла головой и заревела с еще большей силой. Это подстегнуло меня.
– Проведите прямое переливание!
Доктор уставился на меня во все глаза:
– Это невозможно! Это запрещено! Это..
Я так и знал. Мой врач предупреждал меня, что за это никто не захочет браться, но я был настроен решительно. Чего бы мне это не стоило, я заставлю, раз это единственное, что можно сейчас сделать.
– Заткнись ! Если это последний шанс, то ты проведешь это гребанное переливание, иначе клянусь, я тебя уничтожу, мне наср*ть честное слово!
Он все еще качал головой. И я надавил на главное:
У тебя есть
– Вам нужно успокоительное...
– Мне нужно, чтобы ты провел переливание, я заплачу сколько угодно! Ты это сделаешь, иначе ты будешь на пару со мной оплакивать...
Доктор часто дышал, он нервно сглотнул и прошептал:
– Оно не дает никаких гарантий, оно опасно для жизни, к тому же это однозначно, что ваша жена вряд ли выживет после переливания, ей оно нужнее. Ваш сын у него сейчас последние минуты возможно, поэтому в переливании не будет никакого смысла! И ваша жена сразу же умрет, если я ....
– Ей и проведешь!
После этого в палате воцарилась гробовая тишина. Я словно сам себе вынес приговор. Я не видел перед собой ничего, на меня с ужасом смотрели две пары глаз, я и сам заглядывал внутрь себя с ужасом, я пытался найти объяснение своему решению, но я не находил его. То, что доктор сказал, будто ей это чертово переливание нужнее, что у Мэтти в любом случае нет никаких шансов-это не было для меня ни оправданием, ни объяснением. Где –то там голос разума шептал, что все значительно глубже, все иначе.
– Скажите...доктор, у моего сына будет ...хоть какой-то шанс ? Есть ли хоть какая-то надежда на то, что он сможет .. что он будет еще жить, когда прибудет помощь из Лондона?
Врач побледнел, но глаз не отвел, а потом тихо сказал:
– Надежда есть всегда...
Но мне стало все ясно, я задохнулся, закусил кулак, чтобы сдержать рвущийся вопль.
– Я проведу операцию, потому что... я просто это сделаю! Это не законно, запрещено, но я сделаю, это хоть что-то...
После этих слов он вышел из палаты. Я повернулся к матери, она больше не рыдала, слезы беззвучно катились по ее щекам. Она медленно подошла ко мне, а потом мою щеку обожгла пощечина. Я не дернулся, смотрел ей в глаза и не отводил. Мне не в чем было каяться, не в чем было меня упрекнуть, разве, что я ни разу не колебался в своем решении. Но эта пощечина означала лишь знание того, что даже если бы у меня был выбор, я выбрал бы Анну. Только ее. Мать это знала, она это читала по моим глазам. А я читал в ее. Ей хотелось заорать мне в лицо -как нужно любить женщину, чтобы пожертвовать ради нее сыном?! Кем нужно быть?!
Я не знаю! Единственное, что я знаю, что если ее не будет, не будет смысла в моей жизни. Если ее не станет, я сойду с ума- буду искать ее черты в каждой проходящей женщине, ловить запах и вздрагивать в надежде, почувствовав знакомые духи, я бы замирал, прислушиваясь к шорохам в доме, пытаясь услышать звук ее шагов. Я искал бы ее в другой, но убеждался вновь и вновь, что она единственная для меня. Если бы не было ее, я бы не был собой. Черт возьми, да я разгадал бы секрет бытия, чтобы создать ее! Наверно, все это отразилось на моем лице, потому что всхлипнув, мать кивнула и обняла меня, ее тело затряслось, она разразилась новым потоком слез. Я молчал, хотя мне хотелось рыдать, как она, хотелось реветь во весь голос. Мужчины не плачут. Нам вдалбливали это с детства. Плач для мужчин, как мат для культурных людей. Но сейчас все это не имело ни малейшего значения, сейчас я просто человек, которого разрывает изнутри острейшая боль и страх, только я все равно не мог выдавить из себя ни слезы. Мне казалось, если я заплачу, то признаю, что надежды больше нет, что все кончено. С этой мыслью я не мог смириться. В эту минуту, я как никогда ранее верил, хотел верить во все, что существует в этом мире, только бы у меня была надежда. А еще я хотел подкупить, хотел как наивный, маленький мальчишка просить. Кого? Бога, судьбу, вселенную, природу-все, что угодно.