За последним порогом. Холмы Рима
Шрифт:
– А что-нибудь атакующее мы будем проходить? – вылез Иван.
– Зачем тебе, Сельков? – поднял бровь Генрих. – Что толку от того, что ты год отрабатывал защитные конструкты, если тебя может пристрелить любая обезьяна с ружьём? И зачем тебе атакующие конструкты – чтобы ты сам себе что-нибудь отстрелил? Дурак и с конструктами дурак, Сельков.
Иван набычился и покраснел, но молчал. Правильно делал, что молчал, хотя, на мой взгляд, с его стороны было бы умнее и с самого начала не раскрывать рот. Ясно же было, что Генрих его фиаско без внимания не оставит.
– А ты знаешь, Сельков, что у меня спросил
Иван убито молчал. Перспектива у него вырисовывалась не особо благоприятная – если уж дело дошло до ректора, Генрих ему спуску не даст. С другой сторона – а кто же виноват? То, что Иван отделался лёгким ранением – это всего лишь счастливая случайность. Либо Генрих его всё-таки выучит на совесть, либо Ивана рано или поздно убьют.
– К остальным у меня претензий нет, – объявил Менски. – Я бы даже сказал, что для первокурсников вы неплохо выступили. Исключительно поэтому я всё же отвечу на вопрос Селькова. Так вот, как я уже сказал, весь второй курс, как и первый, вы будете отрабатывать защиту. На третьем вы будете изучать нелетальные воздействия, и только на четвёртом дело дойдёт до атакующих конструктов.
Я поднял руку.
– Наставник, что понимается под нелетальными воздействиями?
– Разные способы обезвреживания, например, оглушение или переломы конечностей. И, разумеется, сопротивление таким воздействиям.
– И каким образом мы будем это отрабатывать?
– Вам пока рано об этом волноваться, – усмехнулся Менски. – Через год всё узнаете сами. А вообще стандартный зачёт у нас парный – один студент пытается сломать другому ногу или руку, а второй соответственно не хочет. Если получилось сломать, то он сдал, а второй, стало быть, нет. А если не сломал, то наоборот. Вы же наверняка не раз видели студентов на костылях – это неуспевающие третьекурсники. Мы их не сразу лечим, чтобы был стимул подтянуть успеваемость. А неуспевающих четверокурсников мы просто тихо хороним – это я на тему атакующих конструктов, Сельков.
Девчонки слушали это с выражением ужаса на лицах.
– Ну а ты, Сельков, будешь сдавать мне, – сказал Генрих с доброй улыбкой, и Иван побледнел.
Со стимулами у студентов Академиума определённо всё в порядке. Даже если Генрих по своему обыкновению нас запугивает, наверняка он не так уж и сильно преувеличивает. Мне вспомнился мой университет – первая пересдача, вторая пересдача, двоечники вечно подкарауливают и канючат… А здесь взяли, и решили проблему радикально – после сессии отличники отдыхают, троечники лечатся, а двоечники спокойно лежат по могилкам и ни у кого не отнимают драгоценное время. Будь я и здесь преподавателем, от такой организации учебного процесса был бы просто в восторге. Но раз уж я сам студент, то лучше бы на всякий случай приналечь, а то вдруг и в самом деле заканчивают только отличники. Стефа, помнится, говорила, что умирает не так уж много студентов, но сама вот эта формулировка «не так уж много» мне уже как-то
Мощный удар, казалось, потряс весь склад материалов завода «Милик». Младший кладовщик Фёдор Малушин чуть не выронил кружку с горячим чаем и вполголоса выругался. Его напарник Завид Зима, чаёвничающий с ним в каморке кладовщиков, покачал головой:
– Ну и принесло же грозу. Сейчас в деревне как раз начинают урожай убирать, вот им радости-то этакий потоп.
– А чего это ты деревню вспомнил? – хмыкнул Фёдор.
– А чего мне её не вспомнить? Я же сам деревенский, из Тёсово, у меня вся родня там. Через недельку думаю отпуск испросить, да и съездить к родне, надо помочь им с уборкой.
– А я тут что – один на весь склад останусь? – возмутился Фёдор.
– Один останешься, – подтвердил Завид. – Как я остался, когда ты в позапрошлом месяце на пляже пузо грел.
Фёдор помрачнел. Одному на складе управиться можно, но придётся вертеться, как белка в колесе. Погонять чаи в каморке уже вряд ли получится – новые хозяева завода подмечали малейший непорядок и спрашивали за него строго.
– Ладно, – вздохнул Завид, поднимаясь, – пойдём проверим, всё ли в порядке. А то мало ли… грохочет-то как. Не дай боги чего случится – Проньке с распределительного вон руки переломали.
– Проньку на воровстве поймали, – возразил Федька, но всё-таки с неохотой встал.
– Небрежения тоже не простят, – отозвался Завид, и Фёдор машинально кивнул.
Дождь грохотал по крыше склада. Молнии сверкали одна за другой, сквозь маленькие окошки отбрасывая голубоватые блики на стеллажи. Фёдор дошёл почти до конца прохода, когда его взгляд упал на краешек непонятно откуда взявшейся лужицы под стеллажом. Он посмотрел на неё в недоумении, затем заглянул под стеллаж. Лужа была изрядной, но откуда она взялась, было по-прежнему неясно. Фёдор быстро обежал вокруг стеллажа, но ничего не выяснил. Наконец, тяжело вздохнув, он подкатил стоявшую неподалёку лестницу и полез наверх. А там с ужасом обнаружил, что на тюки с дорогостоящим силовым наполнителем струёй льётся вода с крыши.
Дальнейшее запомнилось у Фёдора в виде какой-то безумной гонки. Вместе с Завидом он лихорадочно перекидывал тюки на другие стеллажи, бегал с вёдрами, прикрывал всё что можно кусками брезента. Наконец гроза ушла дальше, дождь стих, и взмыленные кладовщики посмотрели друг на друга.
– Мы попали, Завид, – тоскливо сказал Фёдор. – Этот наполнитель стоит столько, что проще самим повеситься.
– Надо сдаваться, – угрюмо ответил Завид. – Чем дальше, тем хуже будет. Если сразу не сообщим, с нас за всё спросят.
Поместье понемногу строилось. Точнее, наш дом уже был построен полностью, но жить в нём было ещё нельзя – строители ушли, но художники всё ещё расписывали потолочные плафоны, и работа эта грозила затянуться до следующего лета. И не сказать, что это долго – Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы четыре года, и такой срок ещё считается рекордно коротким. Наша роспись, конечно, сильно попроще, но тоже дело небыстрое. Интересно, а что здесь вместо Сикстинской капеллы? Что-то я сомневаюсь, что её здесь построили, да и сам папа Сикст IV вряд ли в этом мире существовал.