За пределами просветления
Шрифт:
Выбор за тобой.
Его нельзя никому навязать.
Я могу лишь дать тебе намек, что время пришло.
И ты достаточно зрел: ты написал все эти твои романы, и ты знаешь, что все это мусор.
Это ясно, ведь люди любят читать что угодно. Для книжных киосков на вокзалах и в аэропортах нужен мусор; и мусор нужен везде, так как люди нуждаются в мусоре. Но почему ты должен попусту тратить свою жизнь?
А у тебя есть возможность дать рождение чему-то действительно значительному, — но нужен прорыв. Тебе нужен разрыв непрерывности.
Ты
Просто будь никем, наслаждайся бытием никем.
И я говорю тебе, что в бытии никем есть свобода.
И тогда в один прекрасный день ты обнаружишь, что семя, которое пребывает в тебе, начало прорастать. И тогда, если что-то из твоего собственного переживания окажется записанным тобой, это будет значительным для тебя, это будет значительным для других. Все, что действительно может сделать жизнь немного более красивой, немного более музыкальной, немного более поэтичной, будет помощью и тебе тоже. И это возможно только благодаря твоему росту.
Ты можешь собирать всевозможную информацию — прочитать десять романов я получится одиннадцатый — это один путь, по которому идут все писатели, поэты, художники. Но они оказываются третьесортными, и они будут забыты.
Нечто значительное появляется только из твоего внутренней сущности.
Но перед этим ты должен выбросить весь мусор; мусора так много, а семя такое маленькое, что оно затерялось в мусоре.
Я надеюсь, что ты сможешь сделать то, что я говорю; иначе я бы этого не говорил.
Беседа 3
Никакого другого пути, кроме жизни
5 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
как получается, что все идет так хорошо?
Гандхарадж, этот вопрос не повод для смеха.
Он касается чего-то чрезвычайно ценного в человеческом несчастье, в человеческом страдании, в человеческой реальности. Он вызывает смех, так как кажется абсурдным спрашивать, почему дела идут так хорошо.
Мы привыкли к тому, что дела никогда не идут хорошо.
Нам хорошо знакомы страдание, боль, тьма, бессмысленность, вся трагедия человеческого существования. Это вошло в наши кости, плоть и кровь; мы принимаем это, как будто это и есть наша природа.
Если дела идут плохо, это кажется естественным!
Если же дела не идут плохо, тогда, должно быть, что-то не так — как получается, что дела идут так хорошо? Мы забыли язык благополучия, мы забыли вкус блаженства.
Мы забыли нашу собственную природу.
А по природе дела должны идти хорошо; для того, чтобы они шли хорошо, не нужно никакой причины.
Вы здоровы — вы же не идете к врачу, чтобы спросить его: «Что со мной? Я здоров». Вы идете к врачу, когда вы
Когда люди молоды, они не спрашивают: «В чем смысл жизни?» В их молодости, в бьющей ключом энергии есть достаточно смысла, достаточно значительности. Они пока еще способны любить. Они пока еще способны танцевать, петь, праздновать. Смерть еще не простерла свою тень над их жизнями.
Как только человек начинает спрашивать: «В чем смысл жизни?» — это означает, что он стал старым — неважно в каком возрасте. Его вопрос ясно показывает, что он утратил контакт с жизнью, утратил контакт с любовью, утратил контакт с жизненной силой, и куда он ни посмотрит, повсюду — пустота. Для него стал важным вопрос — зачем он живет? На самом деле он умер; его жизнь является посмертной.
Как только человек спрашивает: «В чем смысл жизни?», это уже вопрос мертвеца, который все еще дышит, сердце которого все еще бьется, но все это как у робота. Вся поэзия, все радуги исчезли... никаких рассветов. Кажется, что ночь вечна. Кажется, что ему, должно быть, приснились все те дни, когда он видел свет; они не были реальны.
Старость, когда смерть стоит совсем рядом с вами, порождает вопрос: «В чем смысл жизни?»
Но когда вы живы, когда смерть далеко за горизонтом вашего видения, кто беспокоится о смысле жизни? Вы живете ею, вы имеете ее, вы поете ее, вы танцуете ее. Она в каждом вдохе, в каждом ударе вашего сердца.
Надо ясно понять одно: люди, которые задают так называемые великие вопросы о смысле жизни, о смысле самого Существования, о смысле любви, о смысле красоты, считаются великими философами, но они уже одной ногой в могиле. И как раз перед тем как соскользнуть в свои могилы, они поднимают все эти вопросы.
Кроче, один из великих эстетиков, великий философ эстетики, посвятил всю свою жизнь одному-единственному вопросу: что такое красота? В этом столетии он стоит особо, как одинокая вершина, ему нет равных. Его приверженность вопросу красоты тотальна. Он писал о красоте, он говорил о ней, он читал о ней лекции, он видел о ней сны; вся его жизнь была сплетена вокруг вопроса: что такое красота?
Я просматривал написанное им и на каждом шагу чувствовал, что, должно быть, этот человек был слеп — только слепой может спрашивать: «Что такое красота?»
И почти целое столетие никто не поднимал вопроса о том, был ли Кроче слепым или нет. Я говорю, что он несомненно был слепым. У него, возможно, и были глаза, как у вас, но у него не было никакой способности восприятия, никакой чувствительности. Он задавал вопрос: «Что такое красота?» — и продолжал искать ее, — а все Существование наполнено красотой.
Даже самая маленькая травинка прекрасна. Повсюду вокруг есть цветы и звезды, птицы и деревья, реки и горы, и прекрасные человеческие существа.