За пригоршню астрала
Шрифт:
Если бы не молочно-голубая керамика Сарай-берке и тканые картины по шелку в технике «кэсы», напоминающие аппликации из гербария, это заведение выглядело бы менее претенциозно и фальшиво. Если бы господу Богу было угодно, чтобы Стерлигов выбрал другую профессию, он бы сперва свел Стаса не с другими клиентами, а с тетушкой Фейхуа. Борясь с реальной угрозой утонуть в обсуждении кулинарных воззрений, антиквар повторил:
— Я принес ваш камень. В «Откровениях» Иоанна Богослова…
— Нет, Стасик, блин-компот, ты не осознал. Меня — коренного вегетарианца — заставили делать УТКУ ПО ПЕКИНСКИ! —
Стас придумал красивую фразу: «Однажды в этот китайский ресторанчик зашел инспектор санэпидемстанции, и никто не видел, как он вышел. А котлеты неделю имели странный привкус». Но не произнес вслух.
— У тебя есть в жизни мечта? — спросила русскоязычная спутница кавалера за ближайшим столиком.
— Да. Я мечтаю дать бутылкой шампанского по голове вышибале из бара «Наследие», — поедая, как улитка, гарнирные виноградные листья с блюда, открылся кавалер.
— А Тома Васильевна у себя? — применил Стас запрещенный прием.
— Ты кому камень приволок: мне или ей? — собралась обидеться Раиса Федоровна.
— И вам принес, и ей принес, — дипломатично ответил продавец.
— Ну-ка покажи ее фрикадельку! — сдвинула жирно прорисованные брови дама за стойкой. По заштукатуренным щекам пошли трещины, и спица в голове против правды изогнулась обоими концами вверх, как антенны у инопланетянина. Из-за бедра мадам поплыл дух пересоленной горелой капусты с тархуном.
— То, что я Томе Васильевне принес, вам по Зодиаку не фурычит. Водолеям полагается носить королевский сапфир глубокого синего цвета. А для Томы Васильевны я припас желтый берилл.
— Ты показывай-показывай, блин-малина, я сама взрослая решать! — протянутая рука зашевелила пальчиками, как опрокинувшийся на спину паучок лапками.
Стас, не страдающий арахнофилией, вздохнул и полез в карман. Но тут в зал целенаправленным веским шагом, наклонив двухметровое тело вперед и задевая столики полами распахнутого тяжелого пальто, внедрился Герасим Варламович. Черный смокинг и белоснежная отливающая синевой сорочка в сочетании с лопатообразной бородой произвела фурор среди ужинающих иностранцев. Полыхнула бесцеремонная фотовспышка. Варикозная старуха, лопоча по-норвежски, затормошила соседа, увлекшегося салатом из побегов бамбука, дескать, посмотри на «настоящего русского»!
Правая рука, как неживая, продолжала болтаться вместе с рукавом, когда Передерий остановился. Палец левой руки согнулся крючком и поманил антиквара:
— Станислав! — еще громче, чем до этого Раиса Федоровна, бабахнул Герасим Варламович. — Давай на выход. Началось!
Если бы в свое время господь Бог настоял, чтобы Стерлигов избрал другую профессию, у Стаса сейчас наблюдалось бы гораздо более прекрасное настроение. Кое-кто из посетителей даже привстал
— А еще в смокинге! — только и воскликнула тетушка Фейхуа…
…Зоенька достала из сумочки зеркальце и пудреницу, и тут звонкой трелью залился телефон. Зоенька недовольно поморщилась, словно порвала колготки, без спешки обратно убрала в сумочку пудреницу и зеркальце, и уж потом подняла трубку:
— Алло, агентство по подбору персонала…
— Петя, Павел или Илья по коридору не шатаются!? — зло ожила трубка знакомым, как стихи из букваря, голосом Максимыча.
— Никого нет! — зачем-то вскочила Зоенька со стула и нечаянно задела вазу с цветами. Ловя вазу, задела незакрытую на молнию сумочку. Сумочка шлепнулась на пол, и из нее выехало треснувшее пополам зеркальце. Лучше бы Зоенька колготки порвала.
— Вешайся! — зло приказала трубка голосом Максимыча.
— Что случилось?! — Зоенька в страхе приложила свободную руку к пышной груди, как кающаяся Магдалина. Ее невидящий взгляд заскользил по пупыристым еврообоям, через зарамленную шпаргалку «Как заполнять резюме» и стенд с перечнем вакансий к потолку.
— В смысле трубку вешай! — приказал телефон и перешел на короткие тревожные гудки.
Вернувший телефонную трубку сонно медитирующему вахтеру Максимыч с ненавистью посмотрел на ждущие его ступени лестничных пролетов, закусил губу и ринулся вперед, туда, где на секретных площадях лоботрясничали его орлы.
В дежурке был выключен свет. По телеку «ОРТ» давало копполовского «Дракулу Брема Стокера», и пропустить такое удовольствие исаявцы не могли себе позволить.
— Добро пожаловать в мой дом. Входите по доброй воле и поделитесь радостью души, — обнадеживающе предложил Дракула с экрана. Паша и Илья прыснули, зажимая кулаками носы, чтобы не заржать во всю мочь. Петя не понял юмора.
Исаявцы сидели за тесно сдвинутыми столами. Огрызок яблока морщился в черепе-пепельнице. Пузатая реторта остывала на дюралевом лабораторном столе. Из отгороженного черной портьерой угла серьезно воняло фотохимией. А над головами на протянутой от книжного стеллажа к видеоархиву проволоке сохли фотографии. Может быть для остальных это была Черная Месса на подпольной мандрагоре в Сертолово, с точки же зрения Пети фотограф нащелкал обыкновенную порнуху, и разглядывать фотографии при сотоварищах Петя стеснялся.
Глянец фотографий пускал по дежурке лунных зайчиков — блики копполовских стараний. Когда горящая свеча вместо воска плавилась экранизированной кровью, когда у Дракулы на ладонях обнаружилась рыжая шерсть, старшие исаявцы еще кое-как держались. Но когда Дракула важно произнес:
— Вы извините меня за то, что не разделяю с вами трапезу. Я уже отужинал и совсем не пью, — Илья согнулся на стуле, мелко-мелко тряся пепельными патлами, а Паша запрокинул голову и залился неудержимым гортанным гоготом. И прервался, только расслышав подозрительный шумок из коридора.