За Россию - до конца
Шрифт:
— Зависть словно злой дух вселилась в барона, — прокомментировал это письмо Антон Иванович. И хотя он почти никогда не прибегал к крепким, а тем более нецензурным выражениям, на этот раз не сдержался: — Как по той пословице: «В чужих руках х... всегда толще».
Он тут же приказал мне запросить о кредитах генерала Лукомского, который, как известно, был лицом дружественным и близким Врангелю. Я незамедлительно выполнил приказание Деникина и получил ответ Лукомского. Ответ заключался в том, что кредиты Кавказской армии переводились своевременно.
— Ну что тут скажешь? — в недоумении развёл руками Антон Иванович. — Когда он говорит правду, а когда лжёт?
—Антон Иванович, — решил успокоить его я. — Если хотите знать моё мнение, то вот оно: не берите в голову всё, что исходит от барона. Неужели вы не видите, что человек он совершенно непредсказуемый? Как та вероломная собака: не угадаешь, когда она лизнёт, а когда укусит.
Антон Иванович поморщился, и я почувствовал, что несколько перегнул палку. Даже мне он не разрешал столь грубо и своевольно отзываться о генерале, пусть и нелюбимом. Поручик смеет критиковать генерала — это же вопиюще противоречит военной субординации!
Впрочем, я уверен, что он вспомнил мои слова о Врангеле, когда тот уже в феврале разразился письмом, которое иначе чем памфлетом и не назовёшь.
Вот это письмо:
«Моя армия освободила Северный Кавказ. На совещании в Минеральных Водах 6 января 1919 года я предложил Вам перебросить её на Царицынское направление, дабы подать помощь адмиралу Колчаку, победоносно подходившему к Волге.
Моё предложение было отвергнуто, и армия стала перебрасываться в Донецкий бассейн, где до мая месяца вела борьбу под начальством генерала Юзефовича, заменившего меня во время болезни.
Предоставленный самому себе адмирал Колчак был раздавлен и начал отходить на восток. Тщетно Кавказская армия пыталась подать руку помощи его войскам. Истомлённая походом по безводной степи, обескровленная и слабо пополненная, она к тому же ослаблялась выделением всё новых и новых частей для переброски их на фронт Добровольческой армии, войска которой, почти не встречая сопротивления, шли к Москве.
В середине июля мне наконец удалось связаться с уральцами, и с целью закрепления этой связи я отдал приказ 2-й кубанской дивизии генерала Говорущенко переброситься в район Камышина на левый берег Волги».
Смысл этого послания был ясен даже человеку, не сведущему в военных делах: Врангель открыто обвинял Деникина в том, что он повинен в поражении Колчака!
Как-то в минуту откровения Антон Иванович пожаловался мне:
— А ведь именно я передвинул барона Врангеля на более высокую ступень военной иерархии! Именно и уговорил его, когда он был в состоянии полнейшей прострации, остаться на посту командующего Кавказской армией. Именно я, и никто другой, предоставил ему, по его желанию, Царицынский фронт, который он считал наиболее победным. Наконец, именно я терпел без меры его пререкания, создававшие вокруг Ставки смутную и тяжёлую атмосферу и в корне подрывавшие дисциплину.
— Хорошо ещё, что вы поняли это хотя бы теперь, — ввернул я.
Деникин тяжело вздохнул:
— В своём попустительстве я чувствую большую вину перед армией и историей.
Помолчав, он спросил меня:
— Но скажите, Дима, как быть? Ведь дилемма всё та же: или всецело верить людям, или вовсе не доверять.
И так как я молчал, Антон Иванович решился на откровенность:
— Интриги и сплетни давно уже крутятся вокруг меня, но я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня доходят. — Он как-то потускнел и съёжился в эту минуту. — Никто не вправе бросать мне обвинения в лицеприятии. Никакой любви мне не нужно, как, впрочем, незачем требовать любви и от меня. Есть долг, которым я руководствовался и руководствуюсь. — Эту последнюю фразу он произнёс уже решительным тоном.
Мне вдруг стало бесконечно жаль этого человека, которого, как бы в благодарность за его порядочность, пытаются обвинять во всех смертных грехах.
— На вашем месте, Антон Иванович, я никогда бы не Простил такого рода выпады. Ведь он просто издевается над вами! Чего стоит его предыдущий памфлет!
А предыдущее послание Врангеля было таким:
«До назначения меня командующим Кавказской армией я командовал теми войсками, которые составляют ныне армию Добровольческую, числящую в своих рядах бессмертных корниловцев, марковцев и дроздовцев... Борьба этих славных частей в каменноугольном районе — блестящая страница настоящей великой войны... бессмертными подвигами своими они стяжали себе заслуженную славу... Но вместе со славой они приобрели Любовь вождя, связанного с ними первым Ледяным походом. Эта любовь перенеслась и на армию, носящую название Добровольческой, название, близкое вашему сердцу, название, с которым связаны ваши первые шаги на великом крестном пути... Заботы ваши и ваших ближайших Помощников отданы полностью родным вам частям, которым принадлежит ваше сердце. Для других ничего не осталось...»
Я счёл уместным напомнить суть этого послания Антону Ивановичу. Он вспыхнул:
— Как можно обвинять меня в том, что я люблю только Добровольческую армию и забочусь только о ней? Да поступай я таким образом, меня можно было бы считать полным идиотом, не желающим нашей победы!
— Всё это он заявляет вам в то время, когда мы наступаем, причём небезуспешно. Что же будет, если, не дай бог, боевое счастье нам изменит? Он набросился на вас аки тигр и постарается восстановить против вас всю армию!
Я говорил это от всего сердца, ибо в душе своей не терпел интриганов и карьеристов. И втайне радовался тому, что, разжигая конфликт между Деникиным и Врангелем, подогревая неприязнь, которая постоянно жила в душе Антона Ивановича, я, по существу, «работал» на два фронта: как мог утешал Деникина, стараясь пошире открыть ему глаза на Врангеля, и в то же время по-своему выполнял задание, полученное с Лубянки. Это задание как раз и состояло в том, чтобы способствовать враждебным отношениям, сложившимся между Деникиным и Врангелем, накалять их и тем самым ослаблять боевое единство белых, отвлекать умы генералов от решения оперативных и тактических задач.
А наступление на Москву между тем продолжалось.
В июне генерал Шкуро взял Екатеринослав. Тем самым советская власть отторгалась от плодороднейших областей Украины, лишалась хлеба и другого продовольствия, так необходимых Москве, Петрограду, да и в целом Центральной России. Врангель, хоть и отвлекался на сочинение «памфлетов», тем не менее в два дня покончил с «Красным Верденом» — Царицыном.
Как нам стало известно из донесений наших разведчиков, Москва была смертельно напугана положением на Южном фронте и изо всех сил готовилась к отпору наступавшим войскам Деникина.