За рычагами танка
Шрифт:
Командование батальоном принял от Малявина тоже бывалый фронтовик — капитан Иван Петрович Бондаренко, сочетавший в себе требовательность и отеческую заботу о подчиненных.
Всем фронтовикам известно, как быстро и крепко завязывается дружба на фронте, а в танковом экипаже в особенности. Способствовало этому и то, что войска должны были теперь бить врага на его территории и готовы были вложить в этот удар всю ненависть к нему, накопленную за тяжкие годы войны, всю силу и мощь своего оружия.
Готовились недолго, но тщательно, и за этот короткий
Наступление войск 2-го Белорусского фронта, в состав которого теперь вошла 5-я гвардейская танковая армия, началось 14 января 1945 года. Армия, ожидая команды на ввод в прорыв, вышла в район Макув, Беловежа. Танки, совершив семидесятикилометровый ночной марш, затаились в лесу.
На рассвете перед глазами танкистов развернулась неприглядная картина: вокруг, куда ни кинешь взор, торчали оголенные сосны и ели со сбитыми вершинами и расщепленными стволами. Некоторые деревья были срезаны взрывами бомб и снарядов под самый корень. Повсюду были воронки от снарядов и бомб различного калибра.
Два дня тому назад здесь красовался густой бор, скрывавший под своей хвоей фашистские блиндажи и окопы. Артиллерийский огонь первого эшелона войск фронта смешал все эти укрытия в общую бурую массу, а сильная поземка замела узкие тропки между землянками гитлеровцев, брошенную технику, оружие и прочую вражескую рухлядь. Да и не удивительно: как позднее стало известно, войска 2-го Белорусского фронта только в первый день наступления, то есть 14 января, выпустили по противнику 950 вагонов боеприпасов.
В 12 часов 17 января бригады первых эшелонов танковых корпусов начали выдвижение на рубеж ввода в прорыв. Пересекая снежные сугробы, гусеницы танков превращали их в белую пыль, которая подхватывалась встречным ветром, поднималась на наклонную носовую броню, больно секла глаза и щеки механиков-водителей, забивалась под танкошлемы, под воротники полушубков.
Выйдя на намеченный рубеж, остановились, укрывшись кто за кустом, кто в овражке. В ожидании команды экипажи не покидали танков. Рагозин еще и еще раз пробовал рычаги, педали газа и тормоза. Не застыли ли? Все в порядке. Нужна только команда. Неожиданно к его танку, вынырнув из белой замети, подбежал любимец батальона — сын полка Гриша Коншевич.
— Товарищ старшина Рагозин, фашистов бить идете?
Как ты сюда попал? Ведь мы в передовом отряде сейчас в бой пойдем.
— Я с ремонтной летучкой. Она здесь недалеко. Наши ремонтируют рацию в танке командира роты. Сейчас пойду к ним.
— Иди скорей, Гриша, иначе тебя нечаянно смять могут. Видишь, какая поземка перед танками, ничего не видно.
— Ухожу, дядя Ваня. Крепче бейте фашистов!
— Крепко будем бить, Гриша. У меня ведь с ними старые счеты!
Скоро передовые отряды танковых корпусов обогнали пехоту и вышли на шоссе Пшасныш — Цеханув, а к исходу дня достигли позиций Млавского укрепрайона на участке станции Конопки. Здесь встретились с сильным сопротивлением гитлеровцев
Темной ночью, открыв передний люк, Рагозин вел свою тридцатьчетверку в обход Млавского укрепрайона, прокладывая путь батальону.
К утру общими усилиями танковых корпусов и общевойсковых соединений Млава была взята штурмом и весь Млавский узел, прикрывавший подступы к Восточной Пруссии, был очищен от противника.
Теперь наметилась возможность рассекающим ударом выйти к берегам Балтики и отрезать восточно-прусскую группировку гитлеровцев от Померании.
32-й танковой бригаде надлежало нанести удар в направлении Гильденбург, Любава, Дёйч-Эйлау. И здесь снова оказал неоценимую услугу бригаде ее первый танковый батальон. Потребовалось любой ценой перерезать железную дорогу, идущую с запада на восток через Дёйч-Эйлау, чтобы лишить противника возможности подбросить гарнизону города подкрепление.
— Нам выпала почетная задача — перерезать железную дорогу, проходящую через Дёйч-Эйлау, и тем самым облегчить выполнение задачи бригаде, — сказал капитан Бондаренко, собрав командиров рот и взводов. — Вот тут и перехватим, — показал он на карте небольшую станцию северо-западнее Дёйч-Эйлау. — Цель ясна?
— Куда яснее, товарищ капитан. Все ближе к морю, у нас уже теперь рука набита к морю по тылам пробиваться, — улыбнувшись, сказал командир роты старший лейтенант Зарубин.
— Ну, если ясно, так посылай от себя взвод в разведку и — вперед! Сейчас дорога каждая минута. Ведь после потери Млавы гитлеровцы стали снимать части с других фронтов и подбрасывать подкрепление в Восточную Пруссию.
Скоро разведка донесла, что на станции четыре воинских эшелона.
— Вперед! — подал команду Бондаренко. — Нажимай, Иван!
Танк Рагозина, бросая из-под гусениц комья снега, понесся вперед. За ним устремились все танки батальона.
Не встретив особого сопротивления, батальон подошел к станции на прямой пушечный выстрел. Бондаренко в бинокль ясно видел, что там действительно стоят четыре эшелона с солдатами и вооружением. Танков не было видно. При подходе к станции комбат заметил, что эшелоны стоят на высокой насыпи, пересекающей широкий и глубокий овраг, не дающий возможности атаковать станцию непосредственно с флангов. Тогда капитан Бондаренко принял решение: одной ротой в двух-трех километрах западнее станции перехватить пути отхода, а отсюда огнем из пушек подбить паровозы, лишив эшелоны средств тяги.
Замысел удался; с удобной позиции, выбранной Рагозиным для своего танка, экипаж несколькими выстрелами вывел из строя все четыре паровоза. Открыли огонь из пушек и другие танки, обратив гитлеровцев в бегство.
— Вот и бой кончился, — тихо сказал комбат, — а подойти-то к эшелонам и нельзя, — с сожалением глянув на Рагозина, развел капитан руками.
— Можно, товарищ комбат, по полотну пройдем, — разглядывая насыпь, подсказал Рагозин.
— А проведешь?