За семью печатями [Миллион в портфеле]

— И не валяй дурака, никаких переводов! — нервно произнес сообщник Хенрика Карпинского. — Во-первых, слишком долго, черт их знает, что за это время успеют выкинуть, а во-вторых, тебе так приспичило платить налоги?

— И как же тогда? — растерянно поинтересовался Карпинский.

— Элементарно — доставлю наличными. На глазок, половину в зеленых, половину золотом. Идет?

— Идет. И что?

— Что «что»?

— Дальше что делать?

— Да ничего. Подержишь, пока не прояснится ситуация, а потом уже делай что хочешь.

— Когда доставишь?

— Перед самым отъездом.

— А со своими как собираешься поступить?

— У меня — другое дело, Голландия страна нормальная, там человека уважают, не оберут до нитки, так что через их же банк переведу на свое имя в Амстердам. Мне с наличностью

нет резону возиться, нервы дороже. А если там что стоящее подвернется — сразу звоню тебе, и ты вылетаешь, но тоже с пустыми руками. Твоя доля тут полежит припрятанная, на первое время нам хватит.

— Может, на кредитную карточку?..

— Немного не помешает...

Деловая хватка и даже элементарная предприимчивость у обоих бизнесменов отсутствовали напрочь, но на сей раз им невероятно повезло. Два идиота с высшим образованием совершенно случайно провернули с русскими партнерами столь выгодную комбинацию, что сказочно обогатились, и это никак не укладывалось у них в головах. От нежданно свалившегося богатства оба малость офонарели, однако понемногу привыкали к новому положению, и сообщник Карпинского даже уверовал в свой великий талант предпринимателя, проявившийся столь внезапно. А когда еще ему было проявиться, как не теперь, в эпоху первоначального накопления капитала? Талант же грешно зарывать в землю, вот новоиспеченный бизнесмен и решил продолжать столь удачно начатую новую жизнь. Еще одно подобное предприятие — и всяким там Ротшильдам с их жалкими миллиардами за ними будет не угнаться.

Зарождающийся отечественный капитализм не вызывал у начинающих предпринимателей особого доверия, чем объяснялось и их желание держать денежки при себе, и гравитация к Европе. Там, конечно, не провернешь таких махинаций, как в отсталой России, зато можно не волноваться за дальнейшую судьбу имеющихся капиталов.

Как положено уважающим себя мафиози, разговаривали сообщники в машине, чтобы ненароком кто не подслушал. Всем известно, что представители мировой финансовой олигархии не говорят о деле ни в забегаловках, ни дома, где и у стен есть уши, тогда весь мир узнал бы об их кровавых деяниях и леденящих душу преступлениях. Самое же смешное заключалось в том, что бизнес шушукающихся сообщников был безукоризненно легальным и ни в чем не нарушал законов обеих стран. Баснословные же барыши принесли не кровавые преступления, а вовремя угаданные в изменившихся условиях новые потребности культурно-развлекательного характера бесчисленного множества людей и оперативное удовлетворение таковых потребностей, только и всего. И даже вывоз через границу на родину обменного эквивалента не явился серьезным нарушением таможенных предписаний по причине отсутствия на тот момент четких таможенных предписаний, не говоря уже о такой малости, что вывоз осуществил поднаторевший в подобных операциях русский контрагент. Так что Карпинский с сообщником были чисты, как слеза младенца, ни секунды при этом не сомневаясь в преступном характере происхождения своего богатства, ибо где же видано, чтобы такие деньги, да честным путем?! Ничего не попишешь, значит, запятнали себя чем-то на всю жизнь, а уж теперь, раз ступив на путь не праведный, вряд ли удастся свернуть с него.

Почему для помещения капитала сообщник выбрал Голландию — он и сам не знал, но решил твердо и заранее оговорил получение своей доли в одних наличных долларах. Карпинский оставался на родине и мог себе позволить завести золото и алмазы. Золото в виде золотых монет, алмазов же всего с десяток, зато любо-дорого поглядеть. Остальное в долларах.

— Надеюсь, у тебя хватит ума позаботиться о сохранности твоей доли, — бросил в заключение сообщник и включил зажигание.

И все было бы хорошо, если б не идиотская случайность. Вернее, стечение обстоятельств.

Семейное положение Хенрика Карпинского было сложным. Его первая жена давно умерла, оставив ему дочку, в настоящее время уже двадцатилетнюю девушку. Со второй женой Хенрик развелся.., точнее, она с ним развелась, заявив, что больше не выдержит жизни с таким тюфяком, рохлей и охломоном недоделанным, совершенно не приспособленным к жизни в современных условиях. Свой золотоносный бизнес Хенрик провернул уже после развода, так что бывшей жене ничего не перепало от его неожиданного богатства. С третьей женой Хенрик расписаться как-то не успел, хоть вместе они прожили уже несколько лет. Так счастливо сложилось, что третья жена и дочка Хенрика очень подружились.

Объяснялось это, по-видимому, не только сходством характеров обеих, но и незначительной разницей в возрасте — всего десять с небольшим лет. Жилплощадь не воздействовала отрицательно на отношения в семье, поскольку была вполне приличной: просторная приватизированная квартира, четырехкомнатная, половина которой полагалась дочери, ибо принадлежала квартира еще ее матери. По теперешним временам — просто идиллия.

Идиллию

портило лишь наличие шурина, младшего брата второй жены Карпинского. Факт развода Карпинского со своей сестрой шурин, привыкший годами наезжать к сестре и подолгу проживать у нее, просто проигнорировал и продолжал наезжать и проживать. Возможно, потому, что сестра, вновь выйдя замуж, категорически отказалась принимать в своем доме братца, характер же у женщины был твердый, не то что у ее бывшего мужа. Карпинский шурина никогда особенно не любил, но по мягкотелости мирился с его наездами. Не хватало духа раз и навсегда указать на дверь и запретить появляться в квартире. Жене и дочери Карпинский тоже не разрешал выгнать докучливого квартиранта, может, даже взашей, ибо шурин других аргументов не воспринял бы, уж женщины-то это давно поняли. Уважая, однако, волю главы семьи, мирились с наличием нежелательного гостя и терпели муки молча.

Дело в том, что шурин воровал. Крал безбожно, нагло и открыто, не считаясь ни с чем. Всякий раз очередное прибытие в дом ворюги вызывало у хозяев жуткий переполох, немедленное запирание на ключ всего, что запиралось, и судорожные попытки припрятать самое ценное, главное же — кошельки и наличность. Причем в запирающиеся ящики столов и шкафчиков приходилось срочно вставлять новые замки, поскольку старые шурин давно освоил. Впрочем, и это не спасало. Сберечь имущество можно было, лишь не спуская глаз с жулика, ходя за ним по пятам и выдирая из рук то, что наглец пытался присвоить почти открыто, перетряхивая содержимое шкафов и ящиков, а также роясь в дамских сумочках. Нельзя сказать, что это было такой уж безнадежной патологией, клептоманией, которая сильней человека. Нет, у шурина хватало ума и силы воли воздержаться от кражи у людей посторонних, приходивших к Карпинским, крал он исключительно имущество бывших родственников, зная, как не любит полиция вмешиваться в семейные распри. Правда, разведясь с его сестрой, Карпинский перестал уже быть родичем, однако какие-то связи сохранились, Карпинский с дочерью и будущей женой не были совсем уж посторонними людьми, а раз не чужие — красть можно. Счастье еще, что шурин постоянно проживал в Щецине, в Варшаву же только наезжал.

Кроме дочери, третьей жены и нежелательного шурина у Карпинского был друг еще со школьной скамьи, Северин Хлюп, и дружба их выдержала испытание временем. Впрочем, и здесь имелись свои сложности.

В данном случае камнем преткновения явилась супруга однокашника, пани Богуслава Хлюп, особа властная, самоуверенная, недовольная всем на свете. Поженились они с Северином, когда у Карпинского была уже вторая жена, и сразу же пани Богуслава принялась охаивать все, связанное с приятелем мужа: жену Карпинского, которая была красивей Богуси и лучше одевалась; самого Карпинского, который был обычным инженеришкой, а не занимал какой-нибудь высокой должности, чтобы поддерживать друга; квартиру Карпинского, незаслуженно доставшуюся этому олуху; дружеские встречи Карпинского с Хлюпом, когда оба взахлеб болтали о каких-то непонятных Богусе вещах или затевали невинный бридж, совершенно Богусе недоступный; угощение во время этих дружеских встреч, ибо Карпинская готовить совсем не умела, заставляя стол дорогущими и совершенно несъедобными блюдами, а уж она, Богуся, приготовила бы по дешевке такие вкусности, что пальчики оближешь, правда, для этого требуется не только время, но хоть немного ума. Исчерпав тему, пани Хлюпова переходила на собственного мужа, который слишком мало зарабатывал, а мог бы постараться для новой семьи; пасынка, ибо у Хлюпа был сын, порожденный им в ранней молодости по глупости и недосмотру, а ей теперь возись с ним. Короче, пани Богуслава злилась на всех и вся, не исключая и собственных детей от первого брака, двенадцатилетнего сына и десятилетнюю дочь, что не помешало ей отлично их выдрессировать.

Чудовищно скупая и при этом с большими амбициями, Богуся всячески скрывала свою прижимистость. Властная и ревнивая, она и эти качества старалась прикрыть кажущейся заботой о муже и семье. Угрюмая, молчаливая и необщительная, она и мужа пыталась лишить общения с друзьями-приятелями, охотнее всего приковав бы благоверного к батарее парового отопления и в то же время заставляя его искать нужные и полезные знакомства. Такие противоречия усиливали раздражительность пани Богуславы, доводя ее до нервного расстройства. Ко всему этому работала она в приемном покое больницы и в ее обязанности входило давать посетителям справки и вообще информацию. Будучи по натуре скрытной и недоброжелательной, Богуся терпеть не могла что бы то ни было сообщать людям, поэтому сведения о времени приема главного врача или номере рентгеновского кабинета ей приходилось когтями вырывать из глубин собственного естества. А уж чтобы улыбнуться посетителю или больному.., такое ей дорого обходилось. И не столько ей, сколько другим людям, обратившимся за справкой. Почему администрация больниц и поликлиник сажает в справочных бюро подобных баб — понять невозможно.