За семью замками. Снаружи
Шрифт:
— Люблю тебя…
Шепчет, улыбается, чувствуя, как она пульсирует… Агата же только и может, что кивать, держа глаза закрытыми. Потому что ей сейчас слишком хорошо. Но, как ни странно, не хочется эгоистично сползти на пол, а лучше развернуться, чтобы Костя подхватил на руки и отнес в кровать. Хочется продолжения для него.
Поэтому пусть вернуться в реальность было сложно, Агата безумно хотела не дать Косте остыть. Оттолкнулась от плеча, повернула голову, подставляя губы для поцелуя, как бы предлагая этим продолжить.
— И я тебя.
Агата сказала негромко, а потом почувствовала, как Костины губы накрывают её. Закинула руку назад, сначала поглаживая мужские влажные волосы, а потом соскальзывая и уже впиваясь ногтями в кожу шеи, ощущая, что он снова начинает двигаться. Как сначала. Снова неспешно. Снова раскачивая её…
— Сильнее…
Агата вдавливает ногти до боли, Костя кривится…
Сопротивляется, пусть и хочет. Очевидно ведь…
Снова пытается двигаться аккуратно. Снова пытается сдержаться…
Но Агата не хочет сдержанности. Она хочет добиться своего.
Поэтому прогибается сильней, снимает руку с шеи, скользит пальцами по мужскому боку, намного сильнее сжимает кожу там, толкается навстречу его движениям, срывая крышу…
С улыбкой чувствует, как её резко разворачивает, вскидывает, вжимает в стену уже спиной.
Улыбкой же ловит напор Костиных губ. В них выпускает воздух с его новым проникновением.
Ощущая свою победу. Планка упала. Он не остановится, пока не кончит, как любит.
Костя толкается в неё членом и языком. В унисон. Она в унисон всё принимает.
Костя сжимает до боли ягодицы. Чувствует, что женские ногти царапают спину, а зубами увернувшаяся от губ Агата умудряется прихватить кожу на его плече.
Вспоминает свое «как с кошкой дрался»… Толкается снова. Слышит стон…
— В меня, пожалуйста…
Слышит просьбу…
И опять толкается…
Задевая нежную кожу зубами, ведет по шее, втягивает кожу на ней до боли… Снова толкается…
Раз. Второй. Третий. Продолжая усиливать резкость с каждым новым движением.
Вкладывая в каждое нерастраченную с грушей мощь и энергию. Выплескивая ту же агрессию, которая казалась Агате пугающей. Но так, что вместо страха она чувствует взрывы радости.
Он только с ней так сходит с ума. Остальное — бутафория. Заменитель. Не тот вкус.
Они друг для друга созданы. Чтобы трахаться, забыв абсолютно обо всём. Чтобы он стремился к пику, а Агата только и успевала, что покрывать поцелуями кривящееся лицо, принимая каждое движение.
Вплоть до последнего, когда Костя целует так, что при всём желании Агата не отвернулась бы, а внизу им становится ещё жарче, чем было.
Потому что снова в неё. Но теперь это кажется правильным.
Глава 35
Костя прижимал Агату к себе и стене, слушая, как рвано и не в унисон они дышат. Им жарко. Им невыносимо хорошо. Он ещё в ней. И разрывать контакт совсем не хочется.
До самой смерти бы вот так и стоять, чувствуя, как Агата поглаживает от затылка
Пиздец хорошая.
Пиздец вовремя пришедшая.
Пиздец всё понимающая.
Пиздец любимая.
Он одержал свою победу. Впереди ждала куча и куча работы. Семья ждала. Бизнес. Продолжение игры в политику. А его снова клинило.
Просто убивало день ото дня воспоминание о том человеке, которого он хотел размазать о стену, наслаждаясь каждым стоном, каждым звуком, свидетельствующем о том, что заслуженно больно. Хотел размазать, а мог только влупить. Разочек. По-быстрому. А потом ждать, понимая, что по заслугам-то он не получит…
Как бы Костя ни хотел, Вышинского будут держать на расстоянии вытянутой руки, как новый инструмент. В переговорах с Костей. В возвращении собственной электоральной поддержки.
И это бесит до трясучки. До состояния, когда контролировать себя Костя уже не может…
Поэтому идет в подвал. Туда, где только он и воображаемый враг… Туда, где можно лупить, пока не сдохнет. Пусть хотя бы у Кости в голове.
Туда, где не страшно испугать жену и сына.
Но жену он, как всегда, недооценил. Потому что Замочек — куда более прозорливая. Она всё подмечает. Оценивает по-своему. Предлагает решения…
Оригинальные…
Но пиздец правильные.
Агата для Кости действительно давным-давно стала куда большим, чем любовница. Но он в этом своем возведении на пьедестал упустил один важный момент: им обоим не хочется, чтобы он на неё только молился.
Они оба хотят хотеть друг друга так, как было раньше. И любить друг друга так же.
Не приди Агата сейчас — он сам ещё долго шел бы к тому, что это всё им можно. Сам с собой же воевал бы и гасил. Тоже о грушу. Вместе с другой злостью, ещё и эту.
А сейчас… Вся злость прошла. На океане его настроения — полный штиль. Гладь такая, что аж не верится. Впервые за много-много-много дней.
Хорошо. Спокойно. Тихо…
Костя продолжал чувствовать поглаживания, держа глаза закрытыми. Потом услышал не смех даже — а только намек на него. Чуть повернул голову, прижался губами к скуле Агаты, усмехнулся сам, пусть и не знал, что развеселило жену…
— Чего смеешься? — Костя спросил, щекоча дыханием и касаниями губ кожу, Агата чуть шевельнулась, но не сползла, ясно давая понять — она первой от него не оторвется.
— Тут поверхностей много. На подоконнике можно было бы. Вроде удобней…
В ответ на такой практичный подход, Косте оставалось только улыбнуться.
— В следующий раз придешь — трахну на подоконнике. — И пообещать, ведя носом и чувствуя, что Агате угроза нравится. — Только резинку бери.
Костя оторвался от лица Агаты, отстранился, заглядывая в него, любуясь. Она по-прежнему была до невозможности довольной, немного будто пьяненькой, счастливой. И он такой же скорее всего. Не лучшее время для серьезных разговоров. Но потом сто пудов забудут.