За семью замками. Снаружи
Шрифт:
— Спасибо, Кость…
И пусть можно было свести в шутку или пойти на принцип, Гаврила почему-то решил просто поблагодарить. И это удивило уже Гордеева. Который кивнул, усмехнулся…
Они снова вдвоем перевели взгляды на Агату, ресницы которой подрагивали…
Зрелище казалось каким-то… Умиротворяющим что ли…
Смотришь на неё и сразу становится меньше вопросов к Косте. И сомнений меньше относительно его поведения.
У неё живот растет, а у него совесть, кажется. Меняются они. Оба. К лучшему.
— А чего она тут спит-то? — Гаврила не сдержался,
— Где заснула — там и спит. Меня часто нет. Она скучает. Ну и я скучаю тоже. Хоть посмотрю…
Гаврила вздохнул глубоко, головой покачал…
— Ну вы даете… — и заключил. — Ладно. Давай ещё два слова по делу, и я поехал.
Агата слышала, что мужчины тихо переговариваются. Это не мешало спать, даже наоборот — и ей, и ребенку явно нравился Костин голос. Он придавал уверенности и спокойствия, если звучал, как сейчас — без раздражения и агрессии. А воспоминания о том, почему он так доволен, заставили Агату сжать колени сильней.
Пусть обещала, что оставит их, когда приедет Гаврила, по факту задремала на диванчике. Оделась, естественно, прилегла… И вырубилась.
Костя против не был. Работал там что-то себе. Ей не мешал. Ну и она не мешала.
Приоткрыла один глаз, проверяя обстановку. Гаврила, сидевший в кресле перед столом Кости, вальяжно вытянув ноги, это заметил. Повернул голову, прошелся по ней взглядом, улыбнулся, подмигнул…
— Солдат спит — служба идет? — Спросил будто бы слегка язвительно. Но тут же бросаться себя защищать Агате не хотелось. Она снова закрыла глаза, потянулась, улыбнулась, выдыхая с тихим стоном. Тело поднывало, но так классно…
— У меня декретный отпуск, — парировала, снова открывая глаза. Смотря сначала на Гаврилу, потом на Костю. Который не улыбался так очевидно, как они, но смотрел на неё. Пристально и цепко. Так, что по девичьим рукам мурашки и перед глазами череда картинок. Такая же, как явно мелькает перед его.
— Хорошо тебе, я бы тоже не отказался… — Настолько ярких, что Агата даже на миг забыла, что они с Костей не одни. Но Гаврила напомнил, протягивая со вздохом.
За что получил удивленный взгляд от Агаты и скептический от Кости, после чего последний вздернул бровь, сложил руки на груди, откинулся в кресле, предлагая:
— Иди сюда, организуем…
Заставляя Агату прыснуть, закрывая глаза рукой, а Гаврилу будто бы на кресле заерзать…
Агата не меньше минуты следила, как Костя с Гаврилой играют в гляделки, типа беря друг друга на слабо.
Но сливаются оба, когда Агата шепчет, качая головой:
— Придурки…
Усмехаются синхронно и одинаково, головы опускают… Ну дети же… Чисто дети…
Как бы не выделывались, любовь у них исключительно платоническая.
Гаврила берется за ручки кресла, встает, направляется к двери с тихим: «ладно, харе пиздеть, пойду поработаю».
Проходя мимо дивана, на котором Агате было так хорошо дремать, притормозил, глянул на нее сначала, потом через плечо — на Костю, потом снова на Агату…
Видно было, что хочет что-то
— Спасибо, что прикрыла тылы, сестренка. А то это тебя он нежненько, а меня так, что неделю сидеть не могу потом… — повернул голову, смотрел на Костю сначала, потом губы дудочкой сложил, чмокнул…
Видел, что Агата начинает хрюкать от смеха, жмурится, снова тянется к глазам…
— Иди нахер отсюда! — А привычно несдержанный Костя берет в руки что-то со стола, замахивается, Гаврила вроде как уворачивается, продолжая путь… А услышав от Агаты:
— Какие идиоты… — снова оглядывается и подмигивает.
Есть немного. Но это шарм. На том и держатся. На том и победят.
Глава 22
С недавних пор Костя знал, что ночевать дома — это кайф. Отдельный, особенный, чистый кайф.
Когда за окном шумит дождь, а где-то рядом глубоко дышит человек, который что-то для тебя значит, чувствуешь себя неповторимо хорошо. Правда в их с Агатой случае не «что-то», а «всё».
Из «личной человечки» в «необходимое условие существования» за полгода. А если по-простому, то в любимую женщину. Занудную училку. Мать будущих детей. В ту, которая стала шеей, даже не осознавая этого. А ещё не осознавая, что её «голова» повернулась и смотрит на мир, себя, людей по-новому.
Прежде, чем обсуждать эти свои изменения с Гаврилой или ещё кем-то, Костя хотел с Агатой. Объяснить всё ей и очень надеялся, что жена поймет. Потому что, на самом деле, всё, что делал сейчас, делал для неё.
Но пока не успел объясниться — подбирал слова что ли…
Даже во сне, как сейчас, продолжал подбирать. Безумно важно было, чтобы те самые слова были правильными.
Зима пришла как-то незаметно. Костя замотался, а когда опомнился — декабрь.
Агата стала куда спокойней, хотя тоже не всё так гладно. Она не жалуется, но плохо спит. Говорит, это типа нормально на её сроке. Долго крутится, сама злится, но его не грузит. Жалеет.
Живот уже конкретно такой по-беременному круглый, но Агата зачем-то предпочитает продолжать его прятать. Наверное, никогда не полюбит человеческое внимание. В частности и направленное на него.
Макс дерется, дает пять и вообще всячески напоминает о себе. И мамке, и папке.
В доме начался ремонт. Гаврила лично проверил каждого, кто получил доступ на территорию. Связываться с левыми людьми сейчас было бы очень опасно, это было понятно.
Музыку заказывала Агата. Работу тоже принимала она. Озвучивала замечания Гавриле, он вставлял исполнителям.
До Кости информация доходила уже по факту и чаще всего с формулировкой: «всё нормально, мы разберемся»…
Он злился за это на себя же, потому что понимал: должно быть не так. Разбираться должен он. Но был благодарен и другу, и жене, что позволяют «рвать жопу» чуть менее яростно. Что позволяют сосредоточиться на том, что по обновленным причинам кажется самому Косте очень важным.