За синими горами
Шрифт:
— Лар, — он улыбается мне, как несмышленой девочке. — Ну зачем же я буду спрашивать? И так ясно, что ты скажешь мне «нет». Ты всегда сначала отказываешься, а потом только думаешь. Так что давай мы сделаем наоборот. Ты сначала подумаешь. Хорошо подумаешь, долго. Я ведь, знаешь ли, никуда не спешу. Мне еще с дочерью надо познакомиться, дать ей время привыкнуть ко мне, к мысли, что она уезжает. Дать вам время собраться. А дня через два мы вернемся к этому разговору. Вот тогда и спрошу.
— Щедро, — улыбаюсь ему в ответ. — А ведь мог бы честно сказать, что непременно спросишь меня после
— Ну, видишь, я тоже меняюсь.
Не вижу. Но говорить ему об этом не стала. Если он хочет свои два дня — мне ж разве жалко? Тем более, что дочь… Моя маленькая, слабенькая, болезненная девочка. Которой просто жизненно необходим ее папа. Не только чтобы не быть бесконечно одинокой среди существ другого вида. Но, как выясняется, чтобы просто выжить. Вырасти, стать однажды взрослой — сильной, здоровой, смелой, уверенной. И быть может, однажды она сумеет — маленькая авенэя, воспитанная людьми — объяснить своему народу, что люди — это не еда и не забава, что надо искать другой выход. И принцессу вампиров, возможно, услышат. Особенно, если ее будет слышать папа…
— Светоч! — прерывает мои раздумья возглас Анхена. — Спит она, как же! Руку давай, быстро, — он хватает меня за руку и почти бегом устремляется вперед. Мы уже дошли до набережной, а здесь по-летнему многолюдно. Парочки, а то и целые семейства с надувными кругами, матрасами, пляжными зонтиками и прочим весьма объемным барахлом то и дело попадаются на пути, замедляя наше движение. Но вампир несется не напролом, раскидывая встречных взглядом, а крайне корректно огибая возникающие препятствия. Потому ли, что на набережной много детей, а он все-таки вспомнил вампирское правило «ребенок неприкосновенен», или не желая привлекать излишнего внимания? Не знаю. Меня в тот момент гораздо больше интересует, куда мы так мчимся.
— Девочка, ты потерялась? — доносится до меня издалека чей-то возглас.
И я вижу Яську. Босая, растрепанная, в одной ночнушке, она ловко уворачивается от протянутой к ней руки и стремительно бежит к нам навстречу. Лицо залито слезами, в глазах, не защищенных очками, — паника.
— Ася! — Анхен отпускает меня и вырывается вперед. Ловит ее на бегу, подхватывает на руки, прижимает к себе. — Что же ты творишь, малышка? Разве можно ходить одной? Разве мама тебе разрешает? — выговаривает он ей, одновременно приглаживая ее спутанные ото сна белые кудри.
— Ты ушел! — рыдает она, судорожно вцепившись ему в шею. — Я уснула, а ты ушел! Забыл меня! Потерял! Бросил! Опять! Только нашелся, и опять!
— Ну что ты, Асенька, что ты такое придумала? Мама просто мне город показывала, пока ты спишь. Она сказала, ты долго будешь спать, и мы успеем вернуться.
— Я не долго! — не успокаивается дочь, горло все так же перехватывает рыданиями, слезы катятся без остановки. — Я вообще могу не спать, я большая уже! И город я тоже могу показать, я здесь все знаю!
— Правда? Ну хорошо. Тогда покажешь мне, где здесь самый большой магазин игрушек. А то мы с мамой так до него и не дошли.
— А зачем тебе? — косится она подозрительно.
— Да мне, если честно, совсем не нужен. Но вот моей дочери там могло бы что-нибудь пригодиться.
— Какой дочери? У тебя есть дочь? Еще одна, кроме меня? Ты поэтому так долго не приходил? У тебя уже есть дети и тебе не нужно больше? — вместо того, чтобы успокоиться, заинтересовавшись игрушками, она лишь сильнее разволновалась.
— Моей дочери. Одной-единственной. Тебе, — очень нежно он вытирает с ее щечек слезы. — Другой у меня нет. Другая мне и не нужна. Только ты, моя маленькая потерянная принцесса.
— Я не потерянная, — бурчит она, громко шмыгая носом, но все же успокаиваясь, — я дома живу. Это ты все время теряешься.
— Больше не буду, Асенька, — улыбается он и, прижимая к себе ее головку, целует в лобик. — Больше не буду.
А я стою и смотрю на них. Что мне еще остается? Только стоять и смотреть. Моя дочь, моя ненаглядная девочка, моя боль, моя гордость меня больше не замечает. Объявившийся из ниоткуда папа мгновенно затмил для нее всю вселенную. И я могу понять ее, могу осознать, что она чувствует сейчас, прижимаясь к нему, и насколько это для нее важно. Но не могу проглотить стоящую в горле горечь: я теряю ее, мою ласковую тихую девочку. Я ее теряю. С каждым новым словом их продолжающегося диалога.
— Я не Асенька, я Ясенька, — поправляет малышка своего ненаглядного родителя. — Яся. Ясмина.
— Не для меня, моя радость.
— Анхен! — я промолчала на кладбище, не желая спорить с ним в таком месте. Но дальше молчать уже не могла. — Последним желанием твоей жены было дать дочери именно это имя. Я ей поклялась, Анхен. Давай ты не будешь ничего переделывать.
— Переделывать я не буду. Только добавлю. Не надо сразу смотреть на меня, как на врага. Я не враг — ни тебе, ни Ясмине, ни нашей дочери, — он оглядывается в поиске ближайшей скамейки. — Давайте присядем.
Садимся. В центре города, на самой оживленной его улице. В мире, где вампиров не существует.
— Согласно уходящей вглубь тысячелетий традиции, — рассказывает малышке Анхен, — у каждого эльвина два имени. Твоя мама жила среди нашего народа, и может подтвердить, что это действительно так.
— Да, — вынуждена кивнуть я в ответ на вопрошающий взгляд дочери.
— И вот, согласно той же традиции, одно имя новорожденному эльвину дает его мама. А второе — папа. Твоя первая, истинная мама подарила тебе свое имя — Ясмина. И ты, конечно же Яся, этого нельзя ни отменить, ни переделать. Но, будучи твоим папой, я имею не только право, но и обязанность, принимая своего ребенка, наречь ему имя. Второе имя, которое должно быть у каждого эльвина, если он не изгой, от которого отказались его родители. Ты ведь примешь его от меня, солнышко мое ясное?
— Да, — шепчет она смущенно. Щечки покраснели, она действительно ждет. Первый дар своего внезапно найденного отца — имя.
— Я называю тебя Асианой, моя ненаглядная. Отныне ты Ясмина Асиана ир го тэ Ставэ, моя дочь, светлейшая авенэя Эльвинерэлла. Для близких — просто Ася. Я выбрал специально, чтоб было похоже, и тебе было легче привыкнуть. Ты ведь не откажешься быть моей Асенькой?
Конечно, она не откажется. Она вновь обнимает его, блаженствуя от его близости, он целует ее в макушку, перебирая пальцами тугие кудри.