За спичками
Шрифт:
Наконец пришли домой. Первым делом Ихалайнен подошел к колодцу, зачерпнул воды, хлебнул и заорал:
– Ах ты, проклятущий черт Кенонен!
В сердцах Антти ударил ногой по пустой бочке, и она разлетелась в куски. Потом он взял топор и пошел в лес рубить дрова. Он рубил там все, что попадало ему под руку. И наконец, подойдя к своей заветной соске, стал и ее рубить. Он прямо с бешенством набросился на эту сосну, как будто она была самим Тахво Кеноненом. Он страшным голосом кричал
– А-а, ты хочешь тут у меня торчать всю свою жизнь, чертова карга!
И он хлестал топором по сосне так, что только щепки летели.
С шумом упало толстое дерево, и Антти, жаждущий мести, стал издеваться над ним:
– О-о-ох! Хо-хо! – рявкнул он и ударил топором по срубленному бревну так, что весь топор ушел в дерево по самое топорище.
Потом Антти опять стал рубить вокруг себя.
Он оставался в лесу до самой ночи.
Тем временем женщины внесли все вещи в дом, отругали Вилле Хуттунена и скорняка Куккокена за их вранье. Потом они сами переругались между собой и, наконец, затопили баню.
Антти вернулся, молча поужинал и пошел в баню.
Он долго парился там, как бы назло бабам. Он отмахал свой веник до того, что в руках у него остались только одни прутья. Он швырнул их об стену и гаркнул:
– Черт!
Потом он, напустив пару, долго сидел, сердитый и неподвижный.
Опять ему вспомнился колодец. Ковшом он зачерпнул воду из ушата, сперва понюхал ее, потом хлебнул и снова почувствовал вкус смолы. И тогда он снова заорал:
– О, чтоб его, проклятущего Кенонена! Перетру я его кости в порошок!
Он схватил ковш и с силой хватил его об стену. И сам остался угрюмо сидеть.
Он парился чуть не до утра. Под конец он устал, сходил за соломой и устроился на лавке спать. И, ложась на солому, грозился:
– Назло буду спать! Буду спать до тех пор, пока брюхо не лопнет.
На следующий день жизнь угрюмо потекла по своим привычным дорогам. Баня несколько утихомирила Антти. Но когда он утром, зачерпнув воды из колодца, попробовал ее, вот тогда он снова разъярился и, заорав, пнул ногой крышку колодца.
Днем он снова попробовал воду, однако уже не стал на на крышке колодца вымещать свою ярость. Он плеснул воду на голову торчащего у колодца теленка и заворчал:
– Еще пялишь свои глаза и мычишь тут, чудовище!
Потом Антти сходил на конюшню. Там стоял резкий запах пойла, которое Тахво Кенонен вылил на деревянный пол. Антти со злостью схватил вилы и, швырнув их в угол, заорал:
– Все это сделал проклятый Юсси Ватанен! Это он встретил меня на дороге и заманил меня в свои цыганские поездки.
Тут он рассердился на своего мерина и гаркнул на него:
– Не пяль глаза, кляча, а не то я запрягу тебя сейчас в сани и наверну на них столько камней, что ты с места не сдвинешь!
Вне себя он выскочил из конюшни и пошел на скотный двор, чтоб посмотреть, каковы там следы переезда. Оказалось, что там даже перегородки были изломаны. И тогда Антти снова почувствовал яростную злобу к Ватанену:
– Ой, чертов сын Ватанен! Ведь это его вина, его! Яростная злоба все больше усиливалась.
– Хотел он поскорей жениться… Мог бы и без бабы обойтись, фуфлыга старая!
В бешенстве он схватил вилы и сломал их об угол конюшни. Потом снова разъярился на Ватанена:
– Ведь даже мою заветную сосну пришлось мне срубить из-за твоей проклятой женитьбы!
Антти побрел к лесу, чтобы взглянуть на сосну. Поверженная, она лежала теперь на земле во всю свою длину Ихалайнен ахнул с тоской.
– Такая могучая сосна! Ведь если выдолбить ее внутри, покойник может лежать в ней все равно, как в яслях.
Первые дни в доме Ихалайнена было много печали. Отношения между супругами не налаживались. Анна-Лийса больше всего страшилась тех моментов, когда Антти чувствовал жажду. И поэтому она всегда держала наготове чашку с молоком на тот случай, когда Ихалайнен захочет пить. И за это Анна-Лийса особенно сердилась на Кенонена:
– Хотя бы он этот колодец оставил в покое, не засмолил бы его. И зачем он вылил сюда эту дрянь?
Так они жили и страдали. И, встречаясь, ни слова не говорили друг другу.
Антти нередко уходил в лес и там орал ужасным голосом, голосом ленсмана из Тахмаярви. По вечерам же он ожесточенно парился.
Но такое молчание угнетающе действовало на самой Антти. И он стал подумывать, как бы ему начать разговор с Анной-Лийсой. Два дня он обдумывал начало этого разговора, но его дурной характер и упрямство мешал: приступить к делу.
На третий день он наконец собрался с духом. Час, два сидел он с трубкой в зубах и украдкой посматривал на Анну-Лийсу. Душа его стала смягчаться, так как Анна-Лийса, сидящая за прялкой, казалась ему уж очень печальной.
Поплевав и подумав, Антти сказал:
– А ведь Юсси Ватанен поймал-таки поросенка в Йоки.
Анна-Лийса просветлела. Она сразу прервала свою работу и воскликнула:
– Ого! Он-таки поймал поросенка?
– Поросенка поймал, – ответил Антти и сплюнул на пол.
Анна-Лийса тотчас встала из-за прялки и принялась варить кофе.
Казалось, что разговор на этом закончился. Но когда Анна-Лийса налила кофе в чашки, Антти продолжал разговор. Садясь за стол, он сказал:
– Ведь он женился-таки на вдове покойного Макконена.