За стеной из диких роз
Шрифт:
Вдруг среди раскатов грома проступил иной звук — громкий голос. Кто-то кричал, надрываясь, отчаянно и до хрипоты. Аннабелль замерла на пару секунд, прислушалась, убеждаясь, что это не проделки эхо или очередная колдовская шутка, а через несколько мгновений уже бежала на зов, постепенно становившийся всё отчётливее — крик о помощи, полный разрывающей мышцы и перехватывающей дыхание боли. Анна бежала всё быстрее — мимо каштана, по тропинке к мосту. Там она огляделась: крик оборвался, в нарастающем гуле грозы и скрежете, поднимаемом порывами запутавшегося в елях ветра, голос полностью растворился. Девушка осматривалась, пытаясь найти хоть какую-то подсказку. «Ты уже попадала в такую ловушку однажды, — настойчиво твердила память. — Неужели не помнишь сказку про мальчика, который кричал „Волк!“?». Анна только пожимала плечами, не в силах противиться здравому смыслу, равно как и ощутимому
Крик повторился. Девушка подошла поближе к мосту и, опершись руками на брёвна, посмотрела вниз. На дне глубокого оврага лежал, глядя наверх, человек. Он был с ног до головы перемазан грязью и только холодные глаза блестели на его потемневшем от земли лице. Мужчина полулежал на спине, упираясь в землю локтями, и пытался поднять корпус как можно выше, он запрокидывал голову и вытягивал шею, чтобы увидеть, идёт ли кто-нибудь, но, увы, безрезультатно. Когда над ним появилось лицо Аннабелль, он не сразу заметил девушку, только когда её голос достиг его, он понял, что ещё не теряет сознание, и понадеялся, что это всё-таки не видение. Анна увидела осмысление в его глазах, человек медленно перевёл на неё взгляд и, казалось, совершенно не разбирал её слов. Девушка принялась спускаться к нему, хватаясь за длинные пучки травы, покрывавшие почти отвесные края оврага.
«Осторожно, здесь скользко», — слабеющим голосом проговорил человек. Осознание постепенно возвращалось к нему и взгляд прояснялся. Отрезвляюще действовали и первые капли дождя, всё чаще ударявшие его по лицу и вывернутым плечам, падавшие на выгнувшуюся под неправильным углом ногу и на украшенную алыми ошмётками кость, торчавшую из этого угла.
Анна застыла, глядя на это. Несколько секунд сердце билось учащённо, а потом — ещё быстрее, на этот раз от волнения, ставшего почти привычным и накатывавшим на Аннабелль каждый раз, как она кого-то лечила. Готовые вот-вот подогнуться колени и неприятное, немного щекочущее покалывание в груди, немой вопрос: «А вдруг…?» — так девушка ощущала вес ответственности за чью-то жизнь. В такие моменты всё казалось неправильным, Анна думала, что это не ей следовало оказаться здесь, а настоящему врачу, опытному, работавшему со всеми этими ранами и инфекциями множество раз. Всякий раз она чувствовала пугающую близость ошибки, а в следующую секунду брала себя в руки и принималась за дело. Она по привычке говорила одни и те же фразы, пытаясь успокоить ополоумевшего от боли и вида собственной кости человека: твердила, чтобы он смотрел только на неё или на облака, и говорила, говорила. Спрашивала про семью, родной дом и всё, что могло отвлечь от пульсирующей боли и хлюпающих звуков, раздававшихся всякий раз, как Аннабелль двигалась в овраге, на дне которого скапливалась, смешиваясь с землёй и кровью, вода. Уже через час здесь будет болото и тогда единственным, что она сможет сделать для бедняги, это отрезать ему ногу. Несчастный отвечал невпопад, глухо, точно вот-вот готовился потерять сознание. Анна подбадривала его, срываясь почти на крик от волнения — конечно, в любом случае не хотелось, чтобы он умер здесь, у неё на руках. Она подняла лицо к небу, всматриваясь в облака, пока светлые, но уже начинавшие темнеть. Через несколько минут должен был разразиться настоящий шторм. Девушка ещё раз взглянула на лежавшего на земле мужчину. Тот, видно, пытался превозмочь мучившую его боль и удержать остатки рассудка, чтобы хоть как-то, даже на одних руках, выбраться из оврага. Он перевёл взгляд на Аннабелль, точно дожидаясь, что она первой придумает что-нибудь, по крайней мере, гениальное. Его взгляд обжёг девушку, точно она оказалась в одной яме не с человеком, а с разъярённым голодным львом. До взволнованного мозга вдруг дошло, что перед ней Иларий. Вместе с осознанием в глазах девушки появилось удивление и немой вопрос. Мужчина раздражённо махнул рукой и сказал, с трудом переводя дыхание после каждого слова: «В деревне. Мои. Ребята… приведи».
«Они помогут Вас вытащить», — закончила за него девушка. Воодушевлённая, она поднялась и приготовилась уже выбираться из оврага, но, бросив взгляд на Илария, снова вернулась к нему и, оторвав левый рукав, достаточно длинный, порвала его на полосы и принялась накладывать жгут. Мужчина морщился и ругался: «Да чёрт возьми, я же сказал тебе идти! Я сам! Дай мне эту тряпку, только иди, а то нас тут обоих похоронят! Иди, иди уже! Ну!», он махал рукой, второй упираясь в землю, в то время, как Анна накладывала жгут и подкладывала под ногу палки, чтобы вода вместе с грязью не попали в рану, когда хлынет дождь и овраг станет превращаться в маленькое озеро. Убедившись, что всё готово, девушка поднялась и стала ловко карабкаться вверх, хватаясь за росшие на склоне травы и ветки деревьев, жалобно гнувшихся, когда девушка пыталась подтянуться на них. Ноги скользили по мокрой земле и траве и Анна отчаянно старалась двигаться как можно быстрее, чтобы преодолеть большее расстояние до того, как снова начнёт соскальзывать. Через минуту край её юбки в последний раз взметнулся над оврагом, а ещё через мгновение Анна уже бежала в направлении деревни, чувствуя, как по спине ей барабанит усиливавшийся дождь.
Свита Илария отчаянно страдала бездельем. К нему добавлялась усталость от приключения, которое задумал правитель и которое затянулось на несколько месяцев. Очищая мир от скверны магии, эти люди не успевали понимать, что революция закончилась и больше нет нужды лить чужую кровь, они настолько привыкли к этому, что, задумавшись, каждый из них понимал, что после всего пережитого сложно, почти невозможно, будет вернуться к мирному существованию. Движимые этой кровожадностью, ощущением свободы и власти над чужими жизнями, они следовали за своим предводителем и кто-то из них лучше осознавал природу этой преданности, а кто-то — хуже. Для них уже естественным было оставаться в деревнях и делать всё, что заблагорассудится до тех пор, пока не настанет пора сниматься с места и продолжить путь.
Сейчас каждый занимался своим делом: кто-то ходил по деревне, пугая молоденьких девушек, кто-то общался с местными, говорил о земле, втайне от себя вспоминая о далёкой, скрытой за красной завесой жизни в такой же деревне, работе на земле. В лагере остались семеро человек, они сидели возле одной из палаток и тихо переговаривались. Разговор то и дело стихал, говорящие оглядывались, нервно курили и, убедившись, что поблизости никого, возобновляли беседу. Их и увидела Аннабелль, выйдя из леса. Люди, кажется, не обращали внимания на усиливавшийся дождь, их лица были обесцвечены серьёзностью, делавшей их похожими: одинаково сведённые брови, сжатые челюсти, отчего подбородки кажутся квадратными, побелевшие от напряжения пальцы, в которых держали трубки. Словно древние идолы, мужчины сидели и говорили.
Каждый шаг давался Аннабелль почти что с боем. В самый ненужный момент проснулась память, твердившая: «Это он! Все несчастья и смерти — его рук дело! Ты и сама прекрасно знаешь, что добрые улыбки и манеры не значат ничего, если их посылает упоённый влиянием. Кому, как не тебе знать это? Так воздай ему по заслугам, одна его смерть взамен сотен унесённых жизней — так мало, почти ничего…». Мысли вспыхивали и угасали, унося с собой частички воспоминаний и образов, никогда не существовавших, а Анна всё неслась вперёд, оступаясь и ловя равновесие в страхе, что если она остановится, то эти мысли полностью завладеют ею.
Запыхавшаяся, она сбавила шаг возле сидевших у палаток мужчин. Те, что были несильно погружены в собственные размышления, заметили приближавшуюся к ним девушку и принялись расталкивать товарищей, чтобы те в первую очередь не спешили озвучивать свои мысли. «Случилось что-то?» — спросил один из них, когда девушка, не добегая до них, принялась махать руками. Его сосед неопределённо пожал плечами и, закусив трубку, поднялся. Это был огромного роста мужчина с аккуратно остриженной бородой, несмотря на весь свой бандитский вид, он чем-то напоминал священника. Возможно, такое впечатление создавалось отблеском доброты в его глазах, но, пообщавшись с ним, человек понимал, что доброта эта предназначалась не людям.
— Девушка, ты столкнулась с медведем? — спросил он, окинув измазанную в грязи Аннабелль. Один рукав платья был изорван в лохмотья, второго не было вовсе. Анна бросила на него полный презрения взгляд и, дыша через раз, заговорила.
— Иларий упал в овраг… У него открытый перелом, ему нужна помощь, — выдавив из себя эти слова, она опёрлась о колени и принялась шумно дышать. От долгого бега перед глазами прыгали тёмные круги, а во рту чувствовался металлический вкус крови. Каждый вдох давался с огромным трудом, но не дышать было невозможно.
Пока до мужчины доходил смысл сказанного, сидевший неподалёку юноша вскочил и за несколько шагов оказался рядом с Анной. Вслед за ним эхом пронеслось запоздалое: «вот чёрт!», и вопросительные взгляды, устремлённые ему в спину. Вдалеке рокотал гром, мелкий дождик должен был с минуты на минуту смениться настоящим ливнем. Юноша, тот самый, с угрюмым волчьим взглядом, подошёл к Аннабелль и присел так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
— Где он? — спросил он ровным голосом, стараясь не напугать девушку.