За стеной
Шрифт:
Прибытие тонатипа Джейн совпало с тем временем, когда Алиса Мэй, как и все остальные, проводила много времени в размышлениях о «Слугах». Долгие годы казалось, что это вполне безобидная группировка. Просто еще одна правая, фанатичная, реакционная, псевдомилитаристская политическая организация с несколькими местами в Конгрессе и с парой очень незначительных консультантов при дворе.
Но к тому времени, когда Джейн присоединилась к этой партии, все переменилось. «Слуги» где-то нашли нового вождя. Этого человека называли Мастер. В газетах он выглядел достаточно ординарно — невысокий, со специфической
Мастер явно обладал харизмой, которую не мог уловить процесс тонатипирования или печать. Он постоянно ездил по стране и, где бы ни появлялся, всюду раскачивал местных политиков, важных деловых людей и большинство населения. Мэры оставляли свои партии и присоединялись к «Слугам». Нефтяные и танталовые бароны делали большие пожертвования партии. Профессора писали эссе, поддерживающие экономические теории Мастера. Толпы валили приветствовать нового лидера и едва ли не молились на него.
Везде, где росла популярность «Слуг», начинались убийства и поджоги. Противники «Слуг» погибали. Меньшинство подвергалось преследованиям, особенно «Первые люди» и последователи их ересей. Даже ортодоксальные храмы, чьи предсказатели не соглашались с судьбой, угодной «Слугам», сжигались дотла.
Ни оскорбления, ни побои, ни убийства, ни поджоги, ни изнасилования, совершенные во имя «Слуг», должным образом не расследовались. А если и расследовались, то дела никогда не доходили до суда или до императорского двора. Местная полиция предоставляла «Слугам» полную свободу вершить свои дела.
Император, теперь уже совсем старик, усевшийся на насесте во дворце в Вашингтоне, не делал ничего. Люди с тоской вспоминали о тех славных днях, когда он исполнял свои обязанности и охотился на медведей. Но это было очень давно, теперь он был слабоумным, а кронпринц почти всегда предавался лени и был дружелюбным шутом, который ни во что не вмешивался.
В Динилбарге Алиса Мэй была в значительной степени изолирована от всего, что происходило в стране. Но даже в этом маленьком, сонном городке она видела, как поднимаются «Слуги». Окна двух магазинов, которые принадлежали тем, кого «Слуги» называли «другие», а это были почти все, кто не был белым и регулярно не поклонялся «Слугам», были замазаны красной краской и потеряли большинство своих покупателей. В других городах владельцев магазинов избивали или мазали дегтем и обваливали в перьях, но в Динилбарге такого пока не случалось.
Люди, которых Алиса Мэй знала всю свою жизнь, говорили о международном заговоре «других» и о том, как это отражается на неудаче с банками, на неудаче с урожаем и на всех других бедствиях.
Осознание того, что происходит нечто действительно серьезное, пришло в дом Алисы Мэй в тот день, когда мимо прошел дядя Билл Кэйри не в зелено-синей форме начальника станции, а в черно-красной одежде «Слуг». Алиса Мэй выскочила на улицу спросить, что это с ним. Но когда она остановилась перед дядей, то увидела в его глазах странную пустоту. Это был не тот Билл Кэйри, которого она знала всю жизнь. Ее приемный дядя,
— Хвала Мастеру, — лязгнул Билл, когда Алиса Мэй посмотрела на него. Его рука пробралась к плечу, а затем рванулась через грудь, изобразив приветствие «Слуг».
Больше он ничего не сказал. Его странные глаза смотрели вдаль, и Алиса Мэй попятилась. Он прошел мимо, а она кинулась в сторону с ужасным приступом тошноты.
Позже она узнала, что накануне дядя был в столице государства, в Джаравак Сити. Вместе со множеством других людей из Динилбарга он побывал на выступлении Мастера и вернулся домой абсолютно преданным идее «Слуг».
Алиса Мэй попыталась поговорить о дяде Билле с Джейком и Стеллой, но они не пожелали ее слушать. Они боялись обсуждать «Слуг» и не хотели допускать даже мысли о том, что с Биллом произошло что-то дурное. Их рассуждения не заходили дальше того, что он просто движется по течению.
— Когда наступают трудные времена, люди начинают верить всему на свете, чтобы потом можно было кого-то обвинить, — сказал Джейк. — Билл Кэйри — хороший человек, но из-за инфляции он стал неплатежеспособным. Я подозреваю, что он просто хочет продержаться какое-то время на плаву, и Мастер каким-то образом вселил в него надежду.
— Надежду, связанную с ненавистью, — огрызнулась Алиса Мэй. От воспоминания о Билле в красно-черной униформе глубоко на дне желудка Алисы Мэй снова зашевелилась тошнота. Это было хуже, чем тонатип Джейн. Реальнее, ближе. Это было неправильно, неправильно, неправильно.
Стук в дверь прервал беседу. Джейк и Стелла обменялись испуганными взглядами. Алиса Мэй нахмурилась, разозлившись на то, что ее приемные родители боятся простого стука в дверь. Прежде они так никогда не вздрагивали. Она вихрем кинулась открывать дверь и так быстро пронеслась через холл, что задела и уронила на пол портрет прадеда. Стекло разбилось, и рама разломилась пополам.
Снаружи никого не было, но под дверью лежала записка. Алиса Мэй подняла ее, увидела изображение красно-черного горящего факела и кинулась в дом, поспешно захлопнув за собой дверь.
— Мастер приезжает в наш город! Сегодня днем! — воскликнула она, махнув бумажкой. — На специальном поезде. Он будет выступать на вокзале.
Она провела пальцем под последней строкой.
— Тут говорится: «Все должны присутствовать», — мрачно произнесла она.
— Нам лучше пойти, — пробормотала Стелла. И Джейк кивнул.
— Что? — закричала Алиса Мэй. — Он всего лишь политик. Оставайтесь дома.
Джейк потряс головой.
— Нет-нет. Я слышал, что случается с теми, кто не приходит на его выступления.
— Мой дедушка был владельцем гостиницы, — мягко сказала Стелла. Она посмотрела на пол и стала подбирать осколки стекла и смятый портрет. — Мы не должны давать им повода трогать нашу семью. Мы должны быть там.
— Я не пойду, — заявила Алиса Мэй.
— Ты пойдешь, потому что живешь в этом доме, — рявкнул Джейк, редко терявший самообладание. — Я не хочу рисковать нашими жизнями и средствами к существованию из-за фантазий глупой девчонки.