За столетие до Ермака
Шрифт:
Однако немой обмен не наладился. Селения по реке были по-прежнему покинуты жителями и очищены догола. То ли местные жители сами не желали мириться с пришельцами, то ли большой князь Молдан строго-настрого запретил, какая разница?
Так сказал воевода Салтык, но Емельдаш с ним не согласился. Большая-де разница: с обским народом воевать или с князем Молданом. Но думает Емельдаш, что обские люди здесь ни при чем. Молдан запретил встречаться с русскими, власть свою оберегая, а жестокие урты его пригрозили смертью ослушникам. На вопрос воеводы, как взять князя Молдана, Емельдаш пожал плечами: «Откуда мне
Салтык не настаивал, но сказанное Емельдашем запомнил.
Близилось устье Иртыша. Нужно было что-то предпринимать, ибо судовая рать, пробежавшая мимо по реке, принесет не больше пользы государеву делу, чем призрачная тень. Воевода Салтык позвал Емельдаша для серьезного разговора.
Салтык сидел на коряге, прибитой волнами к песчаному плесу, босые ноги опустил в прохладную воду. Тихо было на Иртыше, безмятежно. Вечерний туман закрыл дальний низкий берег, и казалось, что не река раскинулась перед глазами, а превеликое озеро. Салтык бывал на Ладоге, так вот так же было там – просторно и тихо.
Шагах в двадцати на берегу маячили неясные тени. Федор Брех оберегал своего воеводу: куда ни пойдет Салтык – верные люди за ним следом.
Емельдаш покосился на телохранителей Салтыка, но сказать – ничего не сказал. И раньше вогулич был немногоречивым, а в последние дни редко кто от него даже единое слово слышал. Со своими вогуличами больше жестами объяснялся. Укажет рукой – и спешат туда обласы, воины луки натягивают. Величие в облике приобрел Емельдаш, будто взаправду князь.
«А может, так оно и есть? – подумал Салтык. – Вишь как стоит гордо! Витязь! Шелом с красными перьями, красный плащ поверх кольчуги (любят вогуличи красный цвет!)… Сабля дорогая у пояса… Где взял такую? Свои вогуличи поднесли или татарские мурзы?»
Ни князь Курбский, ни он, Салтык, эту саблю Емельке не дарили…
Молчит Емельдаш, на воду поглядывает. Шипит вода, набегая на песок, уползает и снова подползает ручным зверем к красным Емелькиным сапогам. Нет, не перемолчать, видно, новоявленного лозьвенского князя!
Воевода Салтык начал сам:
– Скоро конец Иртышу-реке. Много верст прошли, а чего достигли? Будто воду саблями рубим, следа не остается. Не похвалит нас государь Иван Васильевич. Где большой князь Молдан? Где остальные князья: кондские, кодские, югорские? Где богатыри-урты? Как мыслишь, выйдут на бой?
– Нет, не выйдут! – твердо сказал Емельдаш. – Не выйдут, потому что страшатся огненного боя.
– А если к Обскому Старику ратью подступим, выйдут?
Емельдаш нахмурился, выдавил неохотно:
– Тогда выйдут…
– Веди рать к Обскому Старику, князь Емельдаш! – повысил голос Салтык. – Иль дорогу укажи!
Слова Емельдаша прозвучали негромко, но жестко, неуступчиво:
– Ты назвал меня князем, воевода. Тогда зачем предлагаешь такое? Люди на Лозьве-реке спросят своего князя: кто показал дорогу к Обскому Старику? Емельдаш должен будет ответить: я показал. Люди скажут: не нужно нам такого князя, лучше вернемся к Асыке. Кому от этого польза, воевода? Только Асыке, врагу твоему и моему. Если отпустишь меня на Лозьву-реку, как обещал, не принуждай! Лучше вели убить!
– Да ты что?! Как смеешь?! – вскинулся Салтык.
Емельдаш кивнул на ратников, которые обеспокоенно придвинулись к собеседникам:
– Вот им и вели!
Салтык жестом остановил телохранителей, снова присел на корягу, тяжело дышал, смиряя гнев. Потом заговорил мирно, доверительно, будто советуясь с близким человеком:
– А как иначе, подскажи? Мимо пройти, не завершив государева дела? Тогда пусть лучше меня убьют! Ты верный человек, Емельдаш, чердынский вотчич Матфей Михайлович так говорил, благодетель твой. Иль обидели тебя чем?
Долго молчал Емельдаш.
Шуршала иртышская вода, облизывая берег. Мигали вокруг костры воинского стана. В небе проклюнулись первые бледные звезды. Но тишина была непокойной – натянутой, как тетива лука, вот-вот оборвется…
Наконец вогулич произнес:
– Не было обиды. Но Емельдаш возвращается на Лозьву, ему нельзя Обского Старика обижать, люди не простят. Но разве один Емельдаш служит русским воеводам? Кьшча тоже знает, где искать Обского Старика. Кынча не собирается оставаться на Лозьве, в Чердыни у него русская жена и сыновья. Кынча покажет дорогу, я велю ему это сделать. Если спросят потом вогуличи, кто привел русское войско к Обскому Старику, я скажу правду: не я…
Салтык благодарно сжал руку Емельдаша.
Хитроумный и рассудительный муж этот лозьвенский князь. Не каждый догадался бы так: и дело сделать, и от ответа уйти. Слукавил, конечно, перед своими вогуличами, но Салтык его не осуждал. Вспомнились почему-то любимые слова дьяка Федора Курицына, что разумом все свершается. Зело разумен Емелька-Емельдаш! И еще вспомнил Салтык, как говорил дьяк Федор: нет плохих народов, только плохие люди есть, в любом народе такие есть, даже в христианском. Но совесть у всех одинаковая – или есть она, или ее нет, сие от Бога. И Бог един, только по-разному Его называют…
Усадил Емельдаша рядышком, обратился уважительно, как к равному:
– Отпускаю тебя на Лозьву-реку, как обещано было. Если желаешь, поутру и трогайся. Путь тебе благополучный! Но сначала посоветуй, князь, как привести Обь под крепкую государеву руку, чтобы измены не случилось?
– Возьми заложников, – сразу ответил Емельдаш. – А еще лучше – князей заложниками держи. Тогда сами старейшины попросят мира и клятвы принесут. Самая крепкая клятва у обского народа – на медвежьей лапе. Если скажут «Не обману, иначе пусть меня съест зверь!» – такой клятве можно верить. Только все это не князь Емельдаш советует, – усмехнулся вогулич, – а послужилец Емелька. Но ты Емельке верь, воевода. Емелька от русских только хорошее видел.
Салтык встал, произнес торжественно:
– Спасибо тебе, князь!…
Той же ночью в шатер Салтыка был позван вогулич Кынча. Важным стал вдруг Кынча, куда и словоблудие девалось – цедил слова медленно, веско. Во всем подражал Емельдашу, даже саблю так же положил на колени, крутым изгибом от себя. Сытое круглое лицо влажно лоснилось, живот выпирал из-под халата. А ведь совсем недавно тощий был, вертлявый, как скоморох на торгу! Меняет человека власть! Новый воевода вогульской рати!
Сначала Салтык слушал Кынчу со скрытой насмешкой – никак не мог принять такой резкой перемены, будто другой человек сидел перед ним. Но рассудительная речь вогулича невольно внушала доверие. Дорогу к капищу Обского Старика Кынча знал доподлинно.