За свой счет
Шрифт:
– Как можно! Я жить не могу, не то что писать. Как я людям в глаза посмотрю! Это же Большой зал ЦДЛ…
– Светлана, всё. Не приставайте ко мне со своими проблемами.
Круг замкнулся. Это не то слово, у меня было чувство, что затягивается петля.
Я давно уже не боюсь ни микрофона, ни камеры, ни зала, набитого школьниками всех возрастов, ни зала для учёных советов в каком-нибудь академическом институте. Я боюсь Большого зала ЦДЛ.
Я выступала на этой сцене два раза в группе из пятнадцати-двадцати поэтов,
Но Большой зал! Почему мне так спокойно дали его? Это такое счастье! Это такой ужас! Что я скажу людям, как я им в глаза посмотрю – всех обманула, сказала, что выходят книжки, сразу две, – зал дали человеку, у которого выходят книжки!
Назавтра я весь день ходила вокруг телефона и боялась поднять трубку, а вечером у меня был прямой эфир на радио. Час. Меня пригласил мой друг, поэт, это теперь была его работа. А я в ответ попросила его вести мой вечер.
В студии я читала стихи, мы беседовали непринуждённо, отдыхали, пока звучали песни. И вдруг он сказал в микрофон, что я – совесть писательской организации.
– Почему я так сказал? – Мы шли с ним по заснеженной улице к метро. – Наверно, у меня было такое ощущение.
– А я просто онемела.
– Да, была пауза. Но ты быстро справилась.
– Практика, дорогой. Я-то себя ощущаю самой большой дурочкой писательской организации. Ну, скажи, кто бы мог ещё попасть в такую ситуацию, да нет, смоделировать её! Может, отменить вечер?
– Не выдумывай. Хочешь, я скажу, как тебя подставили с книгами?
– Я сама.
– Главное, успокойся. Ты плохо выглядишь.
– Первый раз в жизни ты мне говоришь, что я плохо выгляжу. Я не сплю, понимаешь? Такое отчаяние! Легче всего – выйти из окна и ни за что не отвечать.
– Дурочка.
Двадцать пятого я не смогла больше бороться с собой и набрала этот проклятый номер. По-моему, я забыла сказать «здравствуйте». Вполне возможно.
– Толя? Рэна?
– Светлана, вы невоспитанная женщина, – полетели в меня её согласные, – Толи нет. Я не в курсе дела. Я не знаю, где он и когда вернётся. Вы надоели мне со своими проблемами. У меня больна подруга, и мне не до вас. Не звоните больше. Толя сам позвонит вам, когда вернётся.
– Но у меня… – Она повесила трубку.
– Так, – сказал Витя, – мы же с тобой технари. Это дело надо запараллелить. Что у тебя с рекламным сборником?
– Выйдет в третьем квартале, если опять не отодвинут.
Этот сборник тоже был нежданным подарком судьбы.
Союз писателей затеял выпуск Рекламной библиотечки поэзии ещё весной, и я каким-то чудом оказалась в списке авторов. Дали всего четыреста строк, я выбирала их методом исключения. И не могла поверить в своё счастье. У меня так давно не выходили книги!
Но выход всё откладывался – сначала был четвёртый квартал, потом второй будущего года, потом третий…
– Пойди к редактору, расскажи всё, как есть. И что ЦДЛ, между прочим, тоже подставили.
– Ты думаешь, получится? Я попробую.
Редактор сидел за столом, заваленным тонкими папками. Я положила перед ним пригласительный билет.
– Спасите меня! У меня объявлена презентация, а книг нет. Я просто с ума схожу! Никак нельзя срочно выпустить рекламный сборник? Я попала в такое положение…
– Вы заплатили им все деньги сразу? И до сих пор нет корректур? Почему же вы к нам не пришли, всё давно было бы сделано в лучшем виде. Ну, женщины! Впрочем, вы женщина в квадрате, вы же поэтесса! Так. Так-так. Попробуем позвонить в типографию. – Он набрал номер: – Наталья Дмитриевна, у нас вечер в ЦДЛ срывается. У Светланы Гершановой. Тридцатого. Издатели взяли все деньги ещё в прошлом году и кормят обещаниями. Да, понимаю, всё отложим. Светлана, сможете сейчас отвезти рукопись?
– Конечно! Спасибо вам!
– Потом скажете спасибо. На вечер пригласите?
– Ещё бы! И скажу со сцены, как вы меня выручили.
Моя рукопись была на подоконнике, я легко нашла её в стопке одинаковых папок.
Из типографии я поехала к Валере в Большое издательство.
– Валера, что это делается! Аннотация ещё у меня, корректур нет, вечер через четыре дня, и Рэна говорит, что я надоела ей со своими проблемами.
Валера набрал тот же номер. Ему ответили сразу. Трубка всё говорила и говорила, он тщетно пытался вставить хотя бы слово:
– Но он… но она… ты можешь мне сказать… – У него было такое терпеливое выражение лица, одна боль и терпение…
И я вдруг подумала: Толя тут ни при чем, он загнал меня в эту петлю для неё, Рэны. И может, сейчас на мои деньги выходит её книжка…
– Она плачет, у неё действительно больна подруга, а ты звонишь беспрерывно.
– Я не звонила три дня. А у меня через четыре дня вечер, ты видел пригласительный? Я просто схожу с ума! И все встречи на гастролях расписаны. Они ещё не знают, что я еду без книг!
Вечером позвонил Толя.
– Слава Богу, разве так можно?
– Вы можете утром отдать мне аннотации?
– Конечно. Я и сейчас могу их вам привезти.
– Нет, утром. Я еду за корректурой, они позвонили, что всё готово. Встретимся по дороге.
– Я вычитаю за ночь, но успеют они к тридцатому с тиражом?
– Будем стараться. До завтра.
Мы с Витей сидим в машине у метро «Краснопресненская», как договорились, и ждём издателя. Я вздрагиваю от каждой дублёнки, выходящей из метро. Очень холодно. Не хватает мне разболеться за три дня до вечера и четыре – до гастролей.