За тихой и темной рекой
Шрифт:
Полина Кирилловна сделала несколько шагов назад. Ну, конечно. Как она сразу не догадалась. Платье, вот в чем дело! Они ведь столичные, привыкли к таким нарядам, чтобы дух захватывало. А как одета она? Эти глупые оборки словно у самоварной куклы. Ситец! Да, в нём летом удобно, но настоящие мужчины тебя за его простотой не видят.
Девушка рывком стянула с себя наряд и осталась перед зеркалом обнажённой. Вот так лучше! Найти другое платье! Поправить причёску. Говорят, купцы Бубновы выписали из Владивостока нового цирюльника, японца. Пусть он сделает ей что-нибудь экзотическое. Чтобы тот плешивый молодец при её виде собственной слюной подавился! «Хотя, — губки девушки в зеркале слегка капризно изогнулись, — у него довольно симпатичная плешь. Не как у стариков, а с детским пушком. Смешная. И трогательная».
Полина Кирилловна вновь окинула себя всю строгим взглядом и осталась довольна: и ведь достанется кому-то сие чудо!
Знакомство с супругой губернатора для Олега Владимировича прошло словно во сне. Он что-то отвечал, вроде как «впопад», улыбался на шутки хозяина дома, даже сумел воспроизвести небольшой рассказ о последних событиях в столице, однако все мысли молодого человека заполнила Анна Алексеевна, дочь губернатора. А та, чувствуя, что произвела на молодого человека сильное впечатление, будто специально, во время беседы то случайно касалась его сюртука локотком, то бросала в его сторону неопределённый взгляд, который вроде бы ничего не обещал, но и говорил о многом. Дважды девушка поймала Олега Владимировича на том, что он неправильно произнёс чин папеньки. На что Алексей Дмитриевич отреагировал несколько смущённо и постарался перевести разговор на более приятные темы:
— А не отужинать ли нам, господа? И не вздумайте отказываться, Олег Владимирович. Ресторация у господина Мичурина отменная, ничего сказать не могу, но мой повар считается самым лучшим не только в городе или области, а и во всём Дальневосточном крае.
— Тут вы, папенька, правы. — рассмеялась Анна Алексеевна и потянула за руку Олега Владимировича в столовую. — У нас удивительный повар. Как только мы переехали в Благовещенск, он принялся осваивать китайскую кухню. И очень даже преуспел в этом.
Белому было приятно ощущать теплоту руки Анны Алексеевны. Но в ещё больший восторг его приводил аромат, который исходил от юного, женского тела. Этот аромат обвораживал и притягивал, заставляя забыть об о всём и всех, кроме его обладательницы. А та, легко скользя по паркету, вела молодого человека в новые, сквозные, комнаты, самостоятельно распахивая двери и докладывая гостю, о том, что и где у них в доме расположено.
Если бы кто-то додумался в тот момент попросить Олега Владимировича повторить всё, о чём говорила девушка, то он бы не смог и двух слов связать. Белый просто слушал её голос, не осознавая смысла. Он вдыхал запахи её платья, духов, кожи, наслаждался красотой, и этого было ему вполне достаточно…
Ужин прошёл, как после дал ему оценку Владимир Сергеевич Киселёв, в атмосфере лёгкого возбуждения. Супруга губернатора, Алевтина Львовна, великолепно справлялась с ролью хозяйки дома и души компании. Она тихонько делала распоряжения прислуге по поводу смены блюд, одновременно вставляя колкие и в большинстве случаев — довольно точные — замечания в мужскую беседу. Мужчины же, в свою очередь, особенно господин губернатор, сыпали весёлыми историями, которые имели место в их жизни, или же в жизни хороших знакомых.
После того как подали фаршированного осетра, Владимир Сергеевич, как бы невзначай, поинтересовался, какая же воинская часть будет первой принимать инспектора? Олег Владимирович сконфуженно пожал плечами, как бы показывая: мол, не я заговорил о делах в столь приятной обстановке, но что поделаешь, и ответил вопросом:
— А с какой вы бы мне посоветовали, Владимир Сергеевич?
Теперь пришла очередь полицмейстера изображать сконфуженный вид:
— Признаюсь, как по мне, так всё равно, с кого начать. К примеру, второй казачий полк. Расквартирован в Благовещенске с тысяча восемьсот девяносто четвёртого года. Ежели вы надумаете там проверять всю документацию, могу уверить, столица не увидит господина Белого по меньшей мере года полтора.
Алексей Дмитриевич хмыкнул в усы и добавил:
— Поверьте, в других полках ситуация та же. Уж что-что, а документацию мы умеем чтить, как никакой другой народ Европы.
— А немцы? — вставил реплику Олег Владимирович.
— А что немцы? Точно такой же народ, как и мы. Вот только с законами у них правильно вопрос поставлен. И бумагу они не уважают, как мы, а боятся, — губернатор промакнул рот салфеткой, после чего положил руки на стол. — Кто такой немец? Он хуже славянина. Поверьте мне, я был начальником штаба Брест-Литовской крепости, и насмотрелся на эту народность «от и до». Пока над ним, немцем, висит дамоклов меч правосудия, он самый законопослушный европеец, какого не сыскать на всём континенте. А дашь ему волю, такие дела натворит, которые нашему мужику и в кошмарном сне не приснятся. Достаточно вспомнить, о чём пописывает их славноизвестный Сигизмунд Фрейд.
— Зигмунд, — тихонько поправил Олег Владимирович.
— Так он и вам известен? — губернатор вскинул глаза на сидящего напротив него Белого.
— Я бы так сказал: наслышан. Но с трудами не знаком.
— Вот. То-то и оно! С трудами мы не знакомы, а наслышаны. И уже считаем его величиной. А как иначе — Европа. И в столице к нему довольно миролюбиво относятся?
— Не могу ответить утвердительно. — Олегу Владимировичу стало неприятно оттого, что он так неожиданно вновь стал центром внимания. — В большинстве случаев его учениями увлечена студенческая молодёжь. То, что о нём слышал я, мне не по душе.
— О как, — встрепенулся Алексей Дмитриевич. — Творения проходимца уже называют учениями! Господи, куда катится Россия? Слизываем за Европой то, что ей не нужно, да ещё и восторгаемся!
— Папенька, перестаньте! — щёки Анны Алексеевны покрылись лёгким румянцем негодования. — Не хватало ещё перевести прекрасный вечер на споры и ссоры.
— А кто ссорится? — руки губернатора слегка задрожали. — Никто и не думает ссориться. По крайней мере, я. Но на свою позицию я имею право?
Олег Владимирович сделал вывод, что подобного рода беседы в этом доме — довольно частое явление. Он повернулся в сторону Алевтины Львовны:
— Премного благодарен вашему семейству: вы так мило, по-домашнему, приняли меня. — В голосе его совсем не слышалось никакой иронии. Он говорил твёрдо, и выражение лица говорило о том, что гость действительно провёл в высшей степени замечательный вечер. — Если вы не будете против, то я бы хотел ещё как-нибудь посетить ваш дом.
Женщина мягко улыбнулась и протянула Олегу Владимировичу руку для поцелуя:
— Обязательно приходите! Даже в том случае, если мой драгоценный супруг станет вытягивать из вас признание, почему вы не ругаете Чингиз-хана, уж не родственник ли вы ему?