За три мгновения до свободы. Роман в двух томах. Том 1-2
Шрифт:
Только после этого последовала команда на погрузку арестантов. Однако надежды невольников на то, что они смогут высушиться и обогреться в сухих трюмах корабля, не оправдались.
Их впихнули на борт по шаткому трапу, подгоняя хлесткими щелчками плетей. Обессиленные долгим переходом, истощенные, грязные и оборванные, они валились на скользкую палубу, сдирая в кровь кожу на скованных руках, сбивая колени и ломая ребра. Но их поднимали громкие окрики конвоиров и безжалостные удары казенных сапог. Жгучие языки кнутов лизали отчаянно извивающиеся спины и оставляли на них сочные багряные отметины. Узников гнали дальше, на корму, где ждало подготовленное для них стойло. Арестантов рассадили одного за другим и протянули сквозь центральные кольца оков одну общую длинную цепь, намертво закрепив ее к противоположным бортам судна. В таком виде мокрая, грязная, харкающая кровью и ругательствами человеческая змея должна была провести весь путь до крайней его точки – затерянной посреди бескрайнего моря Крепости.
Казалось, сама земля облегченно вздохнула, когда оттолкнула от своего берега тюремное судно, и поспешила скорее спрятаться за серой моросью, опасаясь, как бы стоящие у штурвала люди не передумали и не решили повернуть вспять. Но и люди у штурвала, и закованные в цепи узники, и сама земля знали: обратной дороги из Крепости нет.
Нескольких минут хватило, чтобы падающая с неба, будто просеянная сквозь мельчайшее сито вода поглотила удаляющийся берег, размыв его очертания и превратив его лишь в воспоминания. Восемьсот двадцать четвертый поднял воспаленные от бессонных ночей глаза, пытаясь в последний раз разглядеть то, что еще недавно было берегом. Он не смог различить ни земли, ни горизонта – ничего, за что мог бы хоть как-нибудь зацепиться взгляд. Холодная и мрачная серость неба окончательно слилась с бездонной серостью моря. Теперь весь мир вокруг окрасился свинцом, таким же тяжелым и безысходным, как сковывающие руки невольничьи цепи.
Изможденный событиями последних нескольких дней, невольник закрыл глаза, и окружающая его реальность растворилась в шуме дождя и волн, уступая место тяжелой и болезненной тьме забытья, не приносящего отдыха ни утомленному телу, ни истерзанным чувствам.
Когда Восемьсот двадцать четвертый пришел в себя, вокруг царила все та же беспросветная мышиная серость. Грубая арестантская роба напиталась влагой до самой последней нитки. Пальцы на ногах и руках побелели и стали похожи на сморщенный изюм. До крови стертые металлом запястья и щиколотки опухли и воспалились. Любое, даже самое незначительное движение вызывало нестерпимую боль, которая, как по оголенному нерву, передавалась по общей цепи всем прикованным к ней арестантам. То там, то здесь стоны и крики боли сменялись отборной руганью. Промокшая насквозь одежда выстуживала измученную плоть до мозга костей, вызывая неуемную дрожь и стук зубов, который, казалось, был слышен даже обитателям морского дна. На жесткой палубе ограниченные в движениях тела быстро затекали, всякая попытка пошевелиться простреливала онемевшие конечности тысячами острых иголок.
Доведенные до крайнего состояния арестанты мечтали теперь только об одном – о тепле и сухой одежде. Даже Крепость – зловещая, еще недавно внушавшая животный ужас – уже не страшила. Она положит конец этому бесконечному пути с его нескончаемым дождем, холодом и нечеловеческими страданиями.
Восемьсот двадцать четвертый страдал не меньше, а может даже и больше остальных. Он знал, что на него смотрят. И потому не мог позволить себе проявлений слабости. Он не мог выстонать и выкричать свою боль. Еще недавно он был для них символом, знаменем, он был для них олицетворением будущего… Он был для них всем! И вот теперь он ничем не отличался от них самих. Те же цепи, та же серая рваная роба, что и у них, тот же номер на лбу. Но даже сейчас он оставался их надеждой. Господи, как же тяжело быть надеждой, когда сам находишься на краю безнадежности!
А еще, в отличие от всех остальных, Восемьсот двадцать четвертый слишком хорошо знал, что такое Крепость. И знание это не придавало оптимизма. Крепость поглотила сотни его заклятых врагов и тысячи верных друзей. Назад не отдала никого. Теперь к Крепости лежал и его путь. Конец этого пути был ясен и неизбежен. Но где лежало его начало?
Восемьсот двадцать четвертый вновь закрыл глаза, мучительно пытаясь понять, где была та развилка, которая привела его сюда? Где, а главное – когда начался его путь к Крепости? Может в тот миг, когда он согласился на ту роковую встречу? Или раньше, когда он решился на открытое противостояние Императору? А может вообще задолго до того? Когда Император еще не был Императором, а страна еще не превратилась в Империю? В попытках найти ответы на этот вопрос его воспаленный мозг вновь и вновь обращался к самым глубинным и потаенным уголкам памяти, вырывая из нее то отдельные моменты, то целые пласты прожитой жизни, дробил их в какой-то невообразимой мельнице на отдельные лица, слова, мгновения и чувства и как в калейдоскопе складывал из них новые замысловатые картины. В них перемешались причины и следствия, прошлое и настоящее, живые и мертвые. И в этом хаосе вдруг зародилась мысль, не имеющая пока еще четких очертаний, мысль, не выразимая словами, а лишь ощутимая на тончайшем уровне восприятия. Она понемногу крепла, росла, ширилась, набирая вес и плотность. Вокруг нее, как звезды в галактике, стали выстраиваться обломки калейдоскопа, делая очевидным то, что раньше было скрыто. Простота открытия удивила и испугала. Не было никакой развилки! И никуда он не сворачивал. Он сам с самого начала, каждый день каждым своим словом и каждым поступком упорно прокладывал дорогу к Крепости. К Крепости, которую отчасти сам же и создал!
Глава 2. Конец Династии.
Было время, когда Эссентеррией правила Династия. Династия Рольдов. Менялись года и эпохи, менялись нравы и обычаи, сменяли друг друга на троне Короли. Были среди них и гении, и откровенные глупцы, были миротворцы и душегубы, были созидатели и разрушители, злодеи и ангелы во плоти. Но все они были Рольдами, сменяющими друг друга Рольдами. Как правило, передача власти осуществлялась естественным путем. Король отходил в мир иной к своим ранее почившим предкам, его место занимал сын, затем внук, правнук… Но иногда естественный процесс наследия несколько ускорялся каким-нибудь нетерпеливым отпрыском династического рода. Как, например, в случае с Райчелдом Рольдом, с юных лет увлекавшимся удивительными свойствами растений, особенно ядовитых. Этот едва оперившийся юнец, распираемый изнутри непомерными амбициями, ради заветной тяжести скипетра в руке и короны на вихрастом темени, ничтоже сумняшеся, отправил на тот свет один за другим сначала прадеда, затем деда, а потом и отца, вкупе со старшим братом. Но и презренный отцеубийца тоже был Рольдом. Омерзительным, извращенным, кровожадным Рольдом, одним из многих в череде Эссентеррийских монархов, казавшейся бесконечной. Однако ей суждено было однажды прерваться.
Тин Рольд – он стал воплощением идеального Короля. Великолепно воспитан, образован, наделен чутким и внимательным сердцем. Он был создан для того, чтобы сделать своих подданных счастливыми. Каким-то чудесным образом при Тине Рольде прекратились войны и наладилась дружба с соседними государствами, куда-то исчезли нищие и убогие, а вслед за ними разбойники и воры. Налоги стали снижаться, а казна, вопреки ожиданиям многих, расти и пополняться. Одним словом, жизнь стала напоминать добрую сказку, но сказку с печальным концом. Тин Рольд так и не смог произвести на свет наследника престола. Прожив душа в душу больше тридцати лет, Король и Королева так и покинули этот свет бездетными, мирно почив в один день и час.
Траур по королевской чете продолжался целый год. Поскольку не только детей, но и любых других кровных родственников у Тина Рольда не было, весь этот год приближенные почившего монарха пытались решить задачу, аналога которой не было уже более тысячи лет – как жить без Короля и что теперь делать.
Все приближенные и все представители знати имели равные, то есть абсолютно никакие, права на престол. Никто не хотел признать за кем-либо достоинств, позволивших бы возвысить его над всеми остальными. Деньги и сила не смогли сыграть своей определяющей роли, поскольку многолетнее мудрое правление последнего из Рольдов практически уровняло все знатнейшие фамилии государства в благосостоянии и влиянии. За исключением, пожалуй, только неизменно соперничающих между собой Термзов и Ширлов. Но и они не имели прав на наследование престола. Тайное голосование, которым Совет Лордов попытался решить вопрос выбора преемника, еще более усложнило ситуацию, так как сразу пять претендентов набрали одинаковое количество голосов.
Когда случаются ситуации, разрешить которые человеческими силами уже не представляется возможным, на помощь всегда призывается Божественное Провидение. Проще говоря, всё решает жребий. Но и этот, казалось бы, вернейший способ не принес ожидаемого результата. Жребий был брошен. Был даже определен новый самодержец. Им оказался Лорд Наслер, Лорд Даус Наслер. Однако на следующее же утро новоиспеченный монарх был найден спящим вечным сном в своей постели. Двор еще не успел присягнуть новому Королю, на теле его не было обнаружено явных следов насилия, а потому никто не стал усматривать поводов для учинения расследования и поиска виновных в столь скоропалительном исходе королевской души из королевского тела. Умер и умер, знать, судьба его такова. Но новый жребий, от греха подальше, бросать не стали.
После долгих раздумий и сомнений, после отчаянных попыток найти выход из сложившегося положения очередной Совет Лордов – представителей знатнейших семейств Эссентеррии, потомков князей, призвавших Рольдов на королевский трон, – принял историческое для королевства решение.
Собравшиеся в тронном зале вельможи долго не знали, с чего начать. «Счастливчик», которому выпал жребий стать основателем новой династии, остывал в соседних покоях. Завистников, готовых принять на себя его венец, почему-то не находилось. Голоса непримиримых спорщиков были безнадежно сорваны ещё накануне. Тронный зал звенел напряжённой тишиной. Лишь назойливые мухи, кружившие где-то под потолком, беззастенчиво жужжали и нудели. Возможно, они таким образом пытались высказать свою точку зрения на происходящие события. Но попытка эта была единодушно проигнорирована достопочтенными Лордами, не привыкшими считаться с мнением насекомых. И напряженная тишина продолжалась, грозя всем присутствующим перспективой голодной смерти, поскольку с самого начала было договорено – дальше тянуть никакой возможности нет, и покуда не будет принято окончательного решения, никто зала совещаний не покинет.