За Тридевять Земель
Шрифт:
Конец Великой Империи инков был ужасен. Их армия не смогла оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления завоевателям-конкистадорам... С тех пор, то есть с начала XVI столетия, вся духовная жизнь новой испанской колонии находилась под недремлющим оком Римско-католической церкви. Все, что противоречило церковным догмам, было уничтожено, в том числе и бесценные письменные документы, хранившиеся в храмах Солнца и Луны. Отнюдь немаловажной причиной их уничтожения явилось также и то, что тексты – небольших размеров, причудливо разрисованные холсты – были заключены в драгоценные рамы. Конкистадорам, не слишком умудренным даже в своей грамоте, памятники письменности были попросту ни к чему; зато дорогостоящее их обрамление, совершенно естественно, не могло
Не подлежит, однако, сомнению и другой факт: по какой-то неизвестной до сей поры причине сами инки уничтожили часть холстов. Согласно одной из версий толчком к этому послужила страшная эпидемия, косившая людей в начале столь недоброго для Великой Империи инков XVI столетия, от которой умер сам Сапа Инка, отправившийся на Север страны для подавления непокорных восставших племен. Предание гласит, что в связи с этим верховный жрец храма Солнца сказал: «Нужно запретить употребление письма, и тогда беда отступит». Рассказывают также, что, когда один из амаута попытался тайно сохранить часть предназначенных к сожжению холстов, его сожгли самого.
Много золота и драгоценных камней вывезли в Европу испанские конкистадоры. В числе их был и десятиметровый в диаметре золотой диск из храма Солнца, весивший целую тонну. В Мадриде он был переплавлен. Однако значительную часть своих богатств инкам удалось-таки спрятать в тайниках и увезти затем на Север. Сохранилось предание, что где-то далеко на Севере есть пещера, в которой инки укрыли свои несметные сокровища; там же будто бы находятся и золотые фигуры всех правителей Тауантисуйо...
– Ну а о печальной судьбе Беатрис я уже рассказывал вашей милости.
Восьмилетняя девочка, дочь одного из оставшихся в живых последних вождей Великой Империи, Сайри Тупака попала в лапы католических монахов и конкистадоров. Ее пытали, насиловали... но она каким-то чудом выжила.
Ее бросили, о ней забыли. Однако, когда испанцам потребовалось «узаконить» свою власть над побежденным, но так и не сломленным народом, о ней снова вспомнили. Ибо она осталась единственной живой наследницей престола Тауантисуйо из рода Сапа Инки. Вездесущие отцы-иезуиты быстро подыскали ей жениха. Им стал родной племянник основателя Общества Иисуса Иньиго Лойолы – Мартин.
– Теперь, Экселенц...– столь неожиданное обращение, казалось, совсем нечаянно сорвалось с уст продолжающего свой рассказ мексиканца,– теперь ваша милость видит перед собой сцену свадьбы Беатрис с этим идальго... А так как племянник Лойолы был женат на последней и единственной наследнице престола инков, то иезуиты и по сей день полагают, что все золото, все письмена «по праву наследства» должны принадлежать именно их ордену. Но обратила ли ваша милость внимание на орнамент, украшающий подвенечное платье Беатрис? Эти разноцветные полосы, квадраты и прямоугольники, повторяющиеся в строгой последовательности... Ведь это письмена! Мало того, я полагаю, что они могут указывать, где именно инки укрыли свои сокровища, а главное – уцелевшие полотна! Я слышал, что ваши соотечественники видели их еще в прошлом столетии, где-то в горах Сьерра-Невады, в Калифорнии. Видели! Но где именно?..
Постояв еще немного перед картиной, ни словом более не обменявшись, мексиканец и его загадочный собеседник вышли из храма...
Миновав галечную пойму неширокой реки, Лешек Мавр и его спутники выбрались из густых чапарралевых зарослей и очутились в глубокой замкнутой дебре, покрытой слегка пожухлой порослью трав. Здесь они наконец получили возможность осмотреться. Место было им незнакомое. По правую руку простирался пологий склон, покрытый земляничными деревьями и вековыми раскидистыми дубами с морщинистой корой. Прямо поднимались отвесные, лишенные какой бы то ни было растительности базальтовые кручи, известные у индейцев под названием Дьявольских Столбов. Несколько левее от их подножия едва различимо змеилась тропинка, сворачивавшая в поросшее красноствольными чажными деревьями ущелье. Именно туда и направлялись наши путники, держа на поводу навьюченных месков. Сопровождавший россиян отряд индейцев вновь, как и в прошлый раз, наотрез отказался двигаться дальше, едва только приблизились они к сим «заколдованным», по мнению краснокожих, местам. Оставалось лишь дивиться неизменности их таинственных страхов.
Вдали виднелись спускающиеся от унылых вершин искрящиеся снегами ярко-белые языки ледников. Пустынные горные цепи вздымались перед медленно продвигавшимся караваном десятками параллельных хребтов, и не было, казалось, конца миру величественной сьерры. Небо над головой на протяжении всего пути было удивительно чистым, а прозрачно-хрустальный воздух свеж и бодрящ. Однако иногда, на особенно трудных перевалах, сказывалась нехватка кислорода; слабость сковывала движения, трудно дышалось, свинцом наливался мозг.
Долго ли, коротко ли, добрались до знакомого вроде бы места, вдоль и поперек изрезанного длинными извилистыми расщелинами. Здесь россиянам вместе со своими месками с неимоверными трудностями и предельной осторожностью пришлось огибать тысячефутовой глубины пропасть. Целый лес мертвых деревьев круто спускался к страшному ее дну. Гул, исходящий от бурлившей внизу реки, едва долетал до слуха путников.
Ермей Ветка и Лешек Мавр, исполнявшие теперь роль проводников каравана, попав в эту столь запутанную сеть пропастей и ущелий, узнавали и вместе с тем не узнавали свой прежний маршрут. Карабкаясь по неровным трещинам и уступам скалистых откосов, они наконец выбрались на бесплодное плоскогорье открытой всем ветрам «висячей долины», откуда узрели нескончаемую цепь вулканических конусов, возвышающихся над скалистыми гребнями сьерры на всем ее видимом протяжении. К югу от реки Колумбия, известного вулкана Шаста и близнеца его – Шастино, вплоть до Средней Калифорнии подобных, просыпающихся время от времени, огнедышащих гор насчитывалось более сотни...
– Да вроде горы эти с порубленными верхушками были тогда по левую руку, а ныне – по правую...– неуверенно проговорил Ветка, обращаясь к Лешеку.
– И правда,– согласился тот.– Незадача...
Не прошли и сотни шагов, как оказались в новом ущелье, которое постепенно сужалось и, поворотивши в сторону, устремлялось куда-то вверх. Изредка встречались ответвления от него, однако теперь, уразумев, что обошли искомую галерею золотоносых идолов с обратной стороны, проводники уверенно выбирали нужный маршрут. Шли молча. Лешеку Мавру припомнилась почему-то та самая стрела с изумрудным носком на конце, что едва не стоила ему жизни... Скоро каменистая тропа выровнялась, потом снова резко пошла под уклон. В воздухе запахло серой. Сделав еще несколько поворотов, путники очутились на дне кратера небольшого притихшего вулкана, затаившегося в своем злобном коварстве. Тяжелый, удушливый газ выбивался из-под расщелин наружу и словно ластился к земле, обволакивая гладкие зеленоватые, покрытые ослизлой плесенью валуны.
– Виждь! – негромко обратился Ветка к одноглазому, указывая перстом куда-то вверх.– Нам вроде туда... Иль нет...
Лешек Мавр взглянул в том направлении, куда указывал ему старовояжный, но так ничего и не усмотрел, разве что черно-сизые крылья кондоров, круживших над зубчатыми краями котлована.
– Да не туда глядишь! Смотри правей,– поворотил Ермей поляка. Только теперь увидел Лешек тот самый верный ориентир, что привлек к себе их внимание еще во время первого посещения этих мест. Неподалеку от выхода из идольской галереи приметили они тогда на оголенном кусте одинокого чапыжника окатанный, отшлифованный до блеска песками и ветрами человеческий череп. Золотая Пещера, являвшаяся целью их многотрудного путешествия, находилась теперь где-то совсем рядом. Однако, выбравшись из кратера наружу, они были до того поражены представшим их очам зрелищем, что на время даже забыли о главной задаче своей экспедиции. Прошлый раз они не спускались вниз из галереи, а посему и не могли увидеть эти мертвые величественные руины Таинственного Города, что раскинулся сейчас вокруг.