За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести
Шрифт:
— Это было бы пустой тратой времени, Фриледи, — заметил он. — Никто не сможет в одиночку повлиять на целую культуру. Не волнуйтесь об этом.
— Я знаю, — согласилась она. — Ты, конечно, прав. Ты всегда прав. Но на моем месте ты бы попробовал!
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Тогда он впервые поцеловал ее.
Парадный вход охраняли двое громил в сверкающих униформах, неподвижные как статуи. Чтобы заглянуть в лицо того,
— Фриледи Дорти Персис ждет меня, — заявил он.
— Что? — От удивления у великана отвисла челюсть.
— Все верно, — улыбнулся Кенри и протянул карточку, которую она ему дала. — Она просила ее немедленно разыскать.
— Но там идет вечеринка…
— Это ничего. Позовите ее.
Охранник вспыхнул, открыл рот и медленно захлопнул его. Повернувшись, он направился к визифонной будке. Кенри ожидал, ругая себя за самоуверенность. Им палец в рот не клади, руку откусят, вспомнилось ему. Но как еще мог вести себя китмэн? Если он будет держаться почтительно, его назовут подхалимом, скажут, что он готов лизать им башмаки; если гордо, сочтут нахальным, пронырливым ублюдком; а если он торгуется, желая получить хорошую цену, то его называют сквалыгой, кровопийцей. Когда они говорят с друзьями на своем старом языке, то людям кажется, будто китмэны что-то скрывают; если больше любишь своих небесных собратьев, чем этот легковесный народец, то становишься в глазах его трусом и предателем, а если…
Громила вернулся, трясясь от изумления.
— Все верно, — хмуро объявил он. — Поднимайся наверх. Первый лифт направо, пятидесятый этаж. Смотри, веди себя хорошо, томми.
Когда я найду общий язык с хозяевами, он у меня этим словом подавится, свирепо подумал Кенри… Но потом он вновь ощутил прилив необъяснимой усталости и неуверенности. «Да ладно… Зачем это мне? Кто от этого выиграет?»
Через широкие двери он вошел в фойе, представлявшее собой грот из светящегося пластика. Несколько Стандартных слуг стали что-то с жаром обсуждать, наверное, говоря о нем, но не попытались вмешаться. Он нашел кабину лифта и нажал кнопку 50. Тот стал подниматься в абсолютной тишине, нарушаемой лишь стуком его сердца.
Он оказался в передней, задрапированной малиновым бархатом. За аркой входа виднелись переливающиеся огни, фигуры людей, утопавшие в мерцании пурпура и золота; воздух был полон громкой музыки и смеха.
— Черт, я не могу, — Кенри силой заставил себя двинуться к арке и войти в зал. Сияние ударило его, как кулаком, и он остолбенел, растерянно моргая среди танцующих, слуг, зевак, затейников, которых под сводами этого зала собралось, должно быть, не менее тысячи.
— Кенри! О, Кенри!
Она бросилась ему в объятия, прижимаясь своими губами к его губам, дрожащими руками притягивая к себе его голову. Он крепко привлек ее к себе, и ее серебристая матовая накидка окутала их обоих, как бы отделяя от окружающих.
Еще секунда, и она отстранилась, задохнувшись, и слабо рассмеялась. Этот род веселья был для него нов, в ее смехе угадывался подтекст, а под ее большими глазами лежали тени. Он заметил, что она очень устала, почувствовал острую жалость к ней.
— Любимая, — прошептал он.
— Кенри, не здесь… Ах, милый, я надеялась, ты вернешься скорее, но ладно, пойдем со мной, я хочу, чтобы они видели мужчину, которого
Дорти охватила дрожь. Потом она откинула голову жестом, в котором читался вызов, что так нравилось Кенри, и посмотрела ему прямо в глаза. Она подняла руку, поднося ко рту микрофон, закрепленный на запястье, и динамики под потолком разнесли ее слова над залом.
— Друзья, я хочу объявить… Нечто, что вам уже известно… Словом, это тот мужчина, за которого я собираюсь выйти замуж.
Это было сказано голосом напуганной маленькой девочки. Жестоко было усиливать его до громкости гласа богини.
После паузы, которая, казалось, длилась вечность, кто-то кивнул головой, как полагается по этикету. Потом еще кто-то, потом закивали все, как куклы-марионетки. Однако несколько гостей презрительно отвернулось.
— Продолжаем! — голос Дорти сорвался на крик, — продолжаем танцевать. Пожалуйста! Вы все потом… — Дирижеру, должно быть, была свойственна чувствительность: в этот момент оркестр заиграл бравурную мелодию, которая стала затягивать в танец пару за парой.
Дорти невыразительно смотрела на астрогатора:
— Рада снова тебя увидеть! — сказала она.
— И я тебя, — отозвался он.
— Пошли, — она за руку повела его к стене, — давай сядем и поговорим.
Они нашли нишу, отгороженную от зала шпалерами из плетистых роз. Здесь были сумерки, и она с жадностью обратилась к нему. Он ощутил ее дрожь.
— Тебе было нелегко? — заметил он голосом без интонации.
— Нелегко.
— Если бы ты…
— Не говори об этом! — В ее словах ощущался страх. Она прервала его фразу поцелуем.
— Я люблю тебя, — сказала она погодя. — Только это имеет значение, не так ли?
Он не ответил.
— Разве не так? — настаивала она.
Он кивнул.
— Может быть, твои родные и друзья не одобряют твоего выбора?
— Некоторым он не нравится. Какое это имеет значение, любимый? Это забудется, когда ты станешь одним из нас.
— Одним из вас… Но я рожден не для этого. Я никогда не впишусь в общество, словно… ладно, пустяки. Я смогу это выдержать, если ты сможешь.
Он опустился на мягкое сиденье скамейки, тесно прижав ее к себе, и смотрел в зал сквозь ветви роз. Цвет, движение и громкий пронзительный свет были ему непривычны. Он с удивлением спросил себя, как мог подумать, что они способны стать его миром.
Они это обсуждали, когда корабль продирался сквозь ночь. Она никогда бы не смогла влиться в Кит. В команде не нашлось бы места для того, кому нестерпимы миры, не предназначенные для людей. Вместо этого ему придется присоединиться к ней. Он сможет приспособиться, обладая умом и умением легко адаптироваться, найти себе место в любых условиях.
Но в каких условиях, какое место? спрашивал он себя, когда она ласкалась к нему. Заняться планированием особо масштабных вечеринок, стать поставщиком банальных сплетен, вежливо выслушивать скучные глупости, наблюдать извращенную жестокость. Нет, будет же Дорти, они останутся одни, ночью, на Земле, и этого будет достаточно.