За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести
Шрифт:
В дверь постучали.
Что? Охране не полагалось никого к ней допускать.
Но они не могут проконтролировать ее соседей. Хотя семьи в доме обычно держались на расстоянии друг от друга, она знала часть своих соседей, иногда обедала с ними и тому подобное. Если это какой-то незнакомец, охочий до празднеств, ей доставит удовольствие послать его к дьяволу. Ее губы сжались. Но как же ей удастся избежать визита с добрыми намерениями Сью Роббинс или Джона и Эдит Ломбарди?
В дверь продолжали звонить. А вдруг это срочно. Если нет, я притворюсь, что у меня мигрень. Вздохнув, Ивон заставила себя подняться и подойти к сканеру. Она
Лицо незнакомца, высветившееся на экране, было худым, с выдающейся челюстью, на человеке была надета синяя униформа здания Эйзенхауэра.
— Вы что-то хотите? — спросила Ивон. — Я просила, чтобы меня не беспокоили.
— Я знаю, доктор Кантер, — последовал хриплый ответ. — Я прочел табличку, и я извиняюсь. Но это, возможно, нечто особенное. Несколько из нас, охранников, которые живут и работают тут, в том же месте, что и вы, мы решили, что нам хотелось бы как-то выразить вам свое восхищение. Ничего особенного, мы знаем, что вы устали и не хотите общения, но просто мы не могли послать это почтой, а доставочный туннель кажется, ну, несколько холодным что ли. — Он протянул перевязанную лентой картонную упаковку с сигаретами. — Это ваш любимый табак, не правда ли, мэм? Кубинский «Голд»? Я не задержу вас ни на минуту. Мне и самому нужно уже домой.
— Зачем? О, это так трогательно. Вы так милы . — Мне этого и за год не искурить. И все-таки зачем его расстраивать? Это дорогой табак. Ивон нажала на кнопку, чтобы дверь открылась. Дверь откатилась вбок, человек вошел, дверь плавно закрылась.
Он сорвал картонку и вытащил левой рукой пистолет. Это не было не эстетическое игольчатое оружие, это был автоматический пистолет тридцать восьмого калибра, и дуло его показалось ей чудовищной бездной. Она попятилась назад. У нее вырвался тихий крик.
— Извиняюсь, леди, — сказал небрежно мужчина. — Хотите помолиться напоследок?
— Нет-нет, убирайтесь, — Ивон пятилась назад, едва в состоянии прошептать хоть слово, подняв руки, как будто хотела отмахнуться от его пули.
Он шел за ней. Его спокойствие вселяло в нее ужас.
— Ничего особенного, — сказал он. — Просто у меня на вас заключен контракт. Не знаю с кем. Возможно, с одним из этих чокнутых, которые охотятся за знаменитостями? Теперь слушайте, я не могу терять много времени.
Ивон дошла до середины гостиной. Он сделал то же самое. Неожиданно простор, который она любила, стал бесконечным. Серая бесконечность ковра простиралась между ней и ним, ближе к стенам он стал нереальным и расплывающимся, как далекие галактики. Она тяжело дышала. Звуки музыки звучали резко. Кроме нее не было никакого другого шума, никаких признаков жизни, никакой помощи, ничего. Ее гарнизонная, звуконепроницаемая автоматическая крепость заперла от нее остальной мир.
Она очнулась от мгновенного головокружения и темноты перед глазами. Она очнулась и обнаружила, что ум ее работает четко и быстро. Внутри у нее был ужас, накатившийся волной. Этого не может произойти со мной, со мной, Ивоной Филиппой Бердт Кантер, чья семья любит ее, с ней, которая разговаривала с существом со звезд — когда-нибудь, да когда-нибудь, гораздо дальше и туманнее, чем эти стены — не сегодняшней ночью, хотя эта ночь, когда мебель надежная, а мой нос чувствует запахи простой пищи так же, как и запах моего пота, который выступил от смертельной опасности. — Она понимала со спокойствием автомата, что ей мерить уже нечего, когда услышала свой голос:
— Что вам нужно взамен моей жизни?
— Ничего, — ответил мужчина в синем. —
— Десять минут? Пять?
— Я же сказал, вы можете помолиться, если хотите.
— Я не хочу. Я хочу жить. Я слишком долго жила духовной жизнью, а не физической. — Она спустила халат, и он упал на пол, когда она протянула к нему руки.
— Владей мной так долго, как ты хочешь.
— Чего? — пистолет задрожал у него в руке. — Вы с ума сошли?
— Нет, я покупаю две вещи — немножко жизни и то, что сделает ее полней. Спальня — сюда. — Ивон повернулась и медленно пошла по ковру. Ее плечи сводило от напряжения и ожидания пули между лопаток. Его шаги медленно последовали за ней сзади. Как он не был ошеломлен, он знал, что там не было никакой двери наружу.
Ивон забежала в кухню. Она опустила экран за собой и схватила кипящую кастрюлю с плиты. Человек с выступающей челюстью откинул экран прочь. Она кинула кастрюлю ему в лицо, а сама бросилась на пол.
Пистолет грохнул, как в день страшного суда. Но еще громче был его крик. Он отшатнулся назад, схватившись руками за глаза.
— Сука! Сука!
Она быстро подняла упавший пистолет и наставила на него. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону. Лапша свешивалась комично с его обожженной физиономии. Он открыл один глаз.
— Сука, сука! — прорычал он и бросился за своим оружием.
Она понимала, что метким стрелком ее нельзя было назвать. Тяжелый пистолет дрожал у нее в руке, и она непременно промахнулась бы. Она одним прыжком очутилась рядом с ним, приставила дуло к его животу, отклонившись, держа оружие двумя руками, и спустила курок. Звук выстрела почти оглушил ее. Он стал падать на спину. Она не отставала от него, нажимая на курок еще и еще до тех пор, пока он не упал и вздрагивал только под воздействием пуль, а повторяющиеся щелчки не сообщили ей, что барабан пуст, и тогда она упала, вскрикнув, потеряв сознание, прямо в его кровь.
Глава седьмая
Алмейда взял стул. Медсестры шныряли туда-сюда за открытой дверью палаты частного госпиталя.
— Жаль, что ты его убила, — сказал он.
— Меня будут мучить кошмары всю оставшуюся жизнь, — ответила она вяло.
Он погладил ее по руке, которая расслабленно лежала поверх покрывала.
— Не будут, — сказал он. — Ты слишком здравомыслящая. У тебя был сильный шок, но отдых и транквилизаторы помогут тебе. Тем не менее могу поспорить, что через неделю тебя выпишут. На самом же деле они даже не предупредили меня, что тебе нельзя волноваться. Это животное давно пора было убить. И не трать зря симпатии на его гипотетически трудное детство. Направь свое рвение на тех, кто нуждается в нем и заслуживает этого. Не беспокойся об осложнениях с законом. Твое дело уже закрыто. Если оно вообще было заведено. Ортианка, защищающаяся от убийцы из подпольного Мира, — дело всем понятное, и власти не станут обращать на него внимания. Они помнят эру революций.
— Мне говорили. Но все равно, спасибо, — Ивон пошевелилась. — Сейчас я не чувствую себя слишком несчастной, — сказала она. — Но и счастливой тоже себя не чувствую. Лекарства, я знаю. У меня нет никаких эмоций. Я ужасаюсь, что станет со мной, когда действие лекарств кончится, и меня выпишут.
— Ты станешь смотреть на этот случай, как будто это было не с тобой, и начнешь наслаждаться жизнью, как раньше. Твой психотерапевт поклялся своей репутацией, что так и будет. Он справлялся с действительно трудными случаями. Твой случай практически обычный, почти равнозначный случаю, когда кто-то стал свидетелем жестокой дорожной аварии.