За всё заплачено
Шрифт:
Старушки на все вопросы отвечали почти хором, а протоколов надо было написать два. Но дело не в этом. Основную фабулу участковый записал точно. Новых деталей не прибавилось. Но когда речь зашла о внешности…
– Я вас, уважаемые, потом еще раз побеспокою. Приглашу на фоторобот.
– Зачем? Не надо нам вашего робота. Мы и так ее хорошо запомнили.
– Вы сказали, что это была молодая женщина. Сколько ей на вид? Двадцать? Тридцать?
– Простите, молодой человек. Мы же не говорили, что это девочка… Ей было лет сорок пять, пятьдесят.
– Но
– Это для вас. Мы тоже не старые. А эта была лет на двадцать нас моложе.
– Понятно… А яркая внешность. Очень красивая? Косметики много?
– Какая косметика, молодой человек? Обычное, даже блеклое лицо. Курносое… Мы имели ввиду, что платье у нее было с синими и красными цветами и волосы рыжие… Мы не утверждаем, но это мог быть и парик.
– Записал… Вы еще говорили о бандитском лице. Поподробней, пожалуйста. Большие подбровные дуги? Шрамы?
– Не видели мы никаких шрамов и дуг. Но какое же у нее могло быть лицо, если она только что человека убила? Только бандитское… И еще немного испуганное. Жаль, что мы тогда ничего не знали. Мы бы эту рыжую догнали и связали.
Еще Жулькину немного повезло с дактилоскопией – два не очень четких отпечатка совпадали. На даче, где убили Дубова, и на той нехорошей квартире, которую снял Ласкин для Виноградова, по всем данным не могло бы быть одного и того же человека. Никого, кроме… Жаль, что отпечатки пальцев не имеют четкого полового признака. И цвета волос по ним не определить.
До четверга Жулькин успел сделать со старушками фоторобот рыжей дамы, мелькнувшей в Сиреневом проезде.
Женские лица всегда хуже удаются на этих механических портретах. Косметика делает чудеса, приближая их к некому стандарту: брови выше и тоньше, глаза больше и ярче. И дальше все в этом же ключе: носик, скулы, подбородок – все усредняется.
Фоторобот женщины из Лесного городка получился именно таким. Без индивидуальности. Похожим на всех сразу. Такая получилась среднестатистическая женщина сорока пяти лет.
Со среды на четверг Олег Крылов ночевал в квартире Елизарова. Продукты были закуплены заранее. Дверь заперли на три замка и в четверг ее открыли только один раз – рано утром, по звонку пришедшего на подмогу Романа… Жена Елизарова, Мария Семеновна еще во вторник с большими предосторожностями была переправлена на другой конец города в пустую квартиру уехавших в Крым друзей.
Эти действия в ожидании возможного визита убийцы могли бы показаться смешными или глупыми, если бы не предшествовавшие события… Фамилия Елизарова шла вслед за Дубовым. А четверг – вот он! До сих пор убийца ни разу не допустил сбоя ни в сроках, ни в последовательности.
Трое мужчин могли бы очень весело провести день в шикарной квартире Елизарова но мешали два обстоятельства. Первое – естественное напряжение, ожидание чего-то, заставлявшее прислушиваться к каждому шороху. И второе – принятый общим голосованием
Попытались затеять карточную игру, пришлось прекратить: у Елизарова карты не держались в руках. Пальцы не гнулись, а согнувшись, дрожали.
Олег попытался развеселить компанию анекдотами. Это он умел. Но поддержал его только Роман. Он почти натурально смеялся и даже хлопал в ладоши. Елизаров же оставался мрачен. Только на пятой истории он подхихикнул, но так жалобно, что Олег решил свернуть юмористическую программу.
Современная политика – стопроцентная тема, увлекающая мыслящих мужчин. Но и здесь произошла осечка. Любой финансовый, социальный, военный вопрос коротко обсуждался и заканчивался выводом Елизарова: «Ни хрена толком сделать не могут. Расплодили только преступность. Вот сидишь здесь и дрожишь».
Телевизор тоже не помогал. Он только раздражал своим оптимизмом. И тогда Олег нашел верное решение. По своему опыту сыщика он знал, что самым действенным способом забыть мрачную действительность является, кроме алкоголя, уход в прошлое, в воспоминания.
Олег попросил у Елизарова семейные фотоальбомы. Таковые были и содержались в полном порядке.
Опытные сыщики часто используют этот прием. Свидетель или потерпевший при прямой беседе, а уж тем более допросе, замыкается. Он сухо излагает схему и из него трудно вытянуть что-либо к ней не относящееся.
Разглядывая семейные фотки очень удобно задавать наивные вопросы: «А это кто? Какой солидный… Вы давно его видели? Он каждый год в Москве бывает? И где же он работает?»
Сведений в результате получаешь море, с избытком. Надо только быстро отсеивать случайных пляжных знакомых десятилетней давности, тетушек двоюродного брата из Тамбова, иностранных партнеров по переговорам в Будапеште и другой «информационный шум». В остатке найдется десяток персон, вокруг которых можно соорудить несколько стройных версий.
Расположились за большим столом, наспех сдвинув в угол игральные карты.
Первый альбом был совместным – на одной странице соседствовали фотографии маленького Стасика Елизарова и его будущей жены, запечатленной в том нежном возрасте, когда на пляже можно находиться без купальника.
Далее пошли более поздние снимки: первый класс, пионерские сборы, родственники на выпускном вечере.
Олег задавал уточняющие вопросы, умилялся и восхищался, а Елизаров, все больше и больше увлекаясь, комментировал:
– Это я с родителями. Да, Ласточкино гнездо… А это уже Маша верхом на льве. На Графской пристани, в Севастополе. Один и тот же год, заметьте. В одно время с ней в Крыму были и не встретились… А это Маша в Паланге. Они обычно там отдыхали. Машенька и родилась в Литве и школу там окончила. В Каунасе… Вот она с дедом. Он там в руководстве местной милиции был… А это наша первая совместная фотография. Это уже в Москве. Я в центре. Справа от меня Маша, а слева Татьяна, жена Димы Балабанова… Теперь надо говорить вдова, да?