За всё заплачено
Шрифт:
Возле такси крутился маленький лысый мужчина в очках и с портфелем. Заслышав звук мотора, он выскочил из того самого дома напротив – с мансардой и страшным чердачным окном. Его явно не дачная одежда говорила о намерении ехать в город. Он возбужденно тараторил, не спрашивая и не ожидая ответов:
– Как хорошо, что вы появились. Я с вами еду. Мне очень срочно… неожиданно, понимаете, получилось. У меня защита докторской через месяц, а он вдруг звонит… Если я его не перехвачу, то все. Конец! Крах! Полная катастрофа… Я знаю, чьи это козни. Интриги мадридского двора… Что вы стоите? Едем. Я оплачу половину.
– Но
– Хорошо. До Солнцева платите вы, а дальше, до МГУ – я. Так справедливо будет… Едем.
Будущий доктор наук быстро заскочил на переднее сидение, захлопнул дверцу и стал ждать, нервно барабаня пальцами по стеклу. Было ясно, что вытащить его из машины уже нет возможности.
Пришлось смириться с попутчиком. Не было никакого резона сориться с будущим свидетелем по делу об убийстве отверткой гражданина Дубова.
очевидно, что в Бутырку Наташу никто бы не пустил. И Роман был этому очень рад. Он сам не любил походы в эту мрачную старую тюрьму. Не любил огромные клетки, в которые попадаешь при проверке документов на входе и выходе. Не любил длинный коридор, в стену которого было вмонтировано множество «стенных шкафов» – здесь отсиживались или отстаивались подозреваемые, ожидая своей очереди к следователю.
Романа раздражали и комнаты для переговоров с адвокатами. Минимум излишеств – пустой стол в центре и две табуретки, привинченные к полу.
Наташа осталась гулять по Новослободской, а Роман направился во внутренний дворик большого жилого дома из светлого кирпича. С недавних пор этим домом заслонили от добропорядочных граждан оставшуюся часть тюрьмы. Чтоб не мозолила глаза…
Почти все заключенные, особенно попавшие сюда в первый раз, очень похожи друг на друга. Внешне они разные: толстые и тонкие, курносые и горбатые, но одинаковы их глаза. Во взгляде затравленность, потерянность и надежда.
Роман не видел даже фотографии Ласкина. Но было понятно, что организовать такую хитрую фирму мог только парень шустрый, деловой и немного нахальный. Таким он и был еще неделю назад. Сейчас же в комнату для свиданий Ласкин вошел с поникшей головой и с заведенными за спину руками.
Знакомый конвоир приветливо махнул Роману рукой, а потом показал на часы. Жест был понятен: «У вас тридцать минут». Дверь захлопнулась. Было видно, что конвоир машинально посмотрел в глазок и только после этого отошел в сторону.
– Проходите, Юрий Петрович. Садитесь. Я – ваш адвокат Поспелов Роман Васильевич. Предлагаю сразу на «ты» и по имени. Согласны?
– Да.
– Тебя уже Жулькин допрашивал?
– Три раза.
– И много ты ему наговорил.
– Я ему все рассказал.
– Зря. Ты теперь обвиняемый. И имеешь право требовать моего присутствия на допросах. А без меня молчать.
– Но я же правду ему сказал.
– Ты, Юра, плохо народную мудрость знаешь. Слушай: простота хуже воровства. Одним словом – правда хорошо, а счастье лучше. Ни слова без меня!
– Понял.
– Теперь главный вопрос. Смотри мне в глаза и отвечай. Ты убил?
– Нет. Нет! Нет!
– Верю… Ты, Юра не ори так. Я не мог не задать этот вопрос. Против тебя столько улик, что любой засомневается. Если бы не сегодняшний
– А что произошло?
– Об этом потом… Ты, Юра, быстро расскажи о своих действиях за час-два до убийства.
– Значит так… Накануне я устроил Виноградова на квартире. Сам снял, привел в порядок и поселил… В день убийства сижу себе в офисе и вдруг звонок. Женский голос сообщает, что у Виноградова плохо с сердцем и он срочно требует меня… Я сорвался вниз. Вскочил в машину и через десять минут я был на квартире. Дверь открыта. Он лежит в центре комнаты. Показалось, что живой. Поднял его. Испачкался в крови. Потом помыл в ванной руки и рубашку застирал. Хотел в милицию идти, а они меня прямо на пороге и взяли. Все.
– Все? А с пистолетом? Почему на нем твои отпечатки.
– Это от страха… Я, когда Виноградова пытался приподнять, заметил пистолет на ковре. Тут показалось, что за моей спиной шаги и дверь входная хлопнула. Я схватил пистолет и обернулся – никого. Я опять к Виноградову, а пистолет положил на прежнее место.
– Понятно… Шаги за спиной женские были или мужские.
– Не помню. Тихие шаги, крадущиеся.
– …Получается, Ласкин, что тебя крепко подставили. И первая версия, раз тебе женщина звонила, что убила Виноградова его подружка, с которой он медовую неделю хотел в твоей квартире провести.
– Подружка? Да ей, Роман, лет сорок или больше. И внешность… Ну, не красавица, одним словом.
– Ты ее хорошо знал?
– Два раза мельком видел. Знаю, что зовут Алла. Мне Виноградов даже телефон ее оставил на всякий случай. Он ничего от меня не скрывал.
– И то, что у этой Аллы муж есть?
– Этого я не знал…
– Ладно, Юра. Время на исходе. Через пару дней опять встретимся… Где, кстати, телефончик этой Аллы?
– Я его следователю отдал.
– Жаль. Очень бы мне хотелось первому с ней поговорить… Ну, не грусти. Будем бороться. И ни слова следователю без меня. Ссылайся на пятьдесят первую статью УПК.
День выдался насыщенный. Веселенький день. Сначала поездка на дачу и встреча с живым Дубовым. Потом, возвращение в Лесной городок и встреча с трупом Дубова. После мрачной Бутырки приятная и почти любовная прогулка по вечерней, а потом и ночной Москве.
Романа и Наташу со стороны можно было принять за нежных влюбленных, воркующих о вечности, о звездах, о цветочках и прочей ерунде. Послушал бы кто-нибудь их беседу! Они говорили о самоубийцах, о позе трупа Дубова, о неправильных действиях окровавленного Ласкина, о том, что в очередной четверг жертвой может стать их общей знакомый Елизаров.
Наташа, при всей ее скромности, оказалась удивительно сообразительной и логичной. Временами она захватывала инициативу в разговоре и четко выстраивала элементы будущей защиты. Именно она достала записную книжку и начала фиксировать вопросы, которые следовало уточнить.
Их деловой разговор прервался на пороге подъезда. Они оба вспомнили вчерашний вечер. Особенно последние минуты до появления Елизарова. Все, и летящий из окна самоубийца, и ревнивый муж неизвестной Аллы, и отвертка в спине голого Дубова, все это отошло на второй план. Даже на третий. На десятый!