За языком до Киева
Шрифт:
Теперь и на самом деле исследователи склоняются к мысли о том, что имя нашей столицы могло возникнуть из «своих», славянских основ. Может быть, из близких к таким словам, как «мозглый», «мозг». Тогда первоначально оно означало «сырое, болотистое место».
Были возражения: «Москва — город гористый, болот в ней нет». Но ведь речь-то шла не о городе, о реке. Ее имя могло возникнуть вовсе не обязательно под нынешним кремлевским холмом, а в совсем других ее плесах…
У некоторых читателей может мелькнуть досадливая мысль: топонимика, топонимика, а какая ей цена, если даже имя многовекового великого города, столицы народа нашего, столицы не только России, но всего Советского Союза, она до сих пор не может с полной уверенностью раскрыть!
Да, так, но досадовать тут не приходится. Если взять на поверку имена пяти или семи великих городов Европы — БЕРЛИНА, РИМА, ПАРИЖА, МАДРИДА, ЛОНДОНА, ВЕНЫ, то почти про каждое из них можно повторить то же.
Слово «Берлин» — славянское. По-вендски оно означало «свободное место».
Имя «Берлин» — западнославянское. Возникло либо от «лужа, болото», либо «выгон для домашней птицы», либо же от «место, обнесенное забором».
От славянского личного имени Берла. «Берло» означает «палка, посох» в польском, чешском языках.
Означает «воровской притон» или же «утиное и гусиное место».
Кроме того, предложены кельтские, балтийские, славянские этимологии, исходящие из самых разнообразных значений: и «озеро», и «речная лука», и «холм», и «запруда», и «таможня», и «место суда». Как говорится, «что угодно для души», а окончательного решения нет, как и по Москве.
Мы знаем, что название города Парижа восходит к имени галльского племени паризиев, но очень слабо представляем себе, что означал в галльском языке этот этноним: может быть, «корабельщики», а может быть, и «пограничники». Совсем неясно происхождение и первоначальное значение имени Рим: всего вероятнее, что оно связано с этрусским древним названием реки Тибра, но что этот гидроним мог значить, не известно никому.
Словом, куда ни кинь, всюду клин. Хорошо разбираемся мы по преимуществу в сравнительно новых, уже в исторические времена созданных названиях.
Мы знаем, что НЬЮ-ЙОРК первоначально значил «новый город дома герцогов Йоркских». Нам известно, что КЕЙПТАУН означает «город на мысу».
Но — чуть подальше, и уже следы теряются. Да что — подальше? Имя столицы Австралии КАНБЕРРА закреплено за городом только сорок лет назад, в 1927 году, но никто не знает, откуда оно взялось и что значит.
Имя столицы Уругвая — МОНТЕВИДЕО, казалось бы, раскрывается просто и ясно, поскольку «монте вйдэ эу» по-португальски значит «вижу гору я», а предание вложило именно такое восклицание в уста одного из Магеллановых матросов, усмотревшего в тумане вершину невысокой горы Эль-Серро над устьем Ла-Платы. Но вот выдвигается утверждение, согласно которому дело было не так. Имя, говорят, возникло из своеобразной ошибки картографов, которые неверно прочитали запись в шканцевом журнале Магеллана.
Мореплаватель-де по тогдашним правилам занес в тетрадь «MONTE VI DE О», то есть «гора шестая от запада», а они прочли цифру «VI» как «ви»… Не буду сейчас оценивать сравнительные достоинства обоих предположений, скажу только, что если на расстоянии четырехсот пятидесяти лет возможны такие колебания, точто же надо сказать о более удаленных от нас временах?..
К чему я рассказываю все это?
Только для того, чтобы вернуться к началу главки: если хочешь стать топонимистом, недостаточно прочитать даже самую лучшую научно-популярную книжку об именах географических. Надо пройти солидную университетскую подготовку лингвиста, географа, историка, археолога, этнографа. Надо долго и пристально заниматься специальными разделами филологии, трактующими вопросы ономастики в широком смысле слова. Надо…
Надо ощутить в себе то непреодолимое влечение к данной отрасли знания, без которого вообще не может родиться на свет специалист.
Я не собирался и не собираюсь приводить всех моих читателей в ряды ученых-топонимистов. Более того, одной из моих целей, пока я писал книгу, было отпугнуть от топонимики тех, кто предполагает, что перед ним легкодоступная наука. Скорее полунаука, полуискусство, что-то вроде хиромантии… Затвердил несколько правил, посмотрел на руку доверчивого человека, и распространяйся насчет «линий его судьбы»: все равно проверить твои выводы никто не может.
Теперь, я думаю, вы убедились, что это далеко не так.
Чтобы стать топонимистом, имеющим право исследовать и предполагать, надо прежде всего быть широко образованным человеком. Образованным и вообще и в частности в области некоторых специальных, обязательных дисциплин (я их уже перечислял).
Теперь примите в расчет вот еще что.
Ученые установили, например, что в пределах Московской губернии (данные относятся к середине двадцатых годов) из 2000 с лишним нанесенных на карты и зарегистрированных в перечнях ее рек и речек у большей половины (у 1350) нет никаких названий. Они безымянны.
Представьте себе, какой переполох поднимется, если выяснится, что в большом городе у половины улиц и переулков нет имен?
Что же, действительно так: речки безымянны, и все тут? Восемь считанных веков существует Подмосковье, и за восемь веков его жители не удосужились подобрать имена половине его рек, ручьев, болот, лесов? Конечно, нет: имена существуют (или существовали когда-то). Только известны они обитателям ближайших к ним мест. А вот администраторам, землемерам, топографам, в былые дни дьякам и подьячим, в наши времена — работникам земельных отделов и исполкомов они нередко остаются неведомыми. И, не попав ни в какие списки, имена исчезают одно за другим.
Тысяча триста неназванных из двух тысяч! Только имена рек! И только в одной Московской области! А названия лесных рощ, моховых болот и болотцев, распашек и запущенных нив, дорожных росстаней и заброшенных карьеров, глухих озерков и росистых полян в дремучей чаще? Их-то уже десятки тысяч, никем не взятых «на карандаш», не записанных, не раскопанных… В Подмосковье!
И если вы примете во внимание, что из этих тысяч топонимов пусть даже в одном проценте отложились некогда факты, события, словесные формы, воспоминания о бывшем и прошедшем, от которых уже нигде, кроме как в названии места, ничего не сохранилось и о которых уже неоткуда, кроме как из него, узнать ни историку, ни географу, ни лингвисту, — вы поймете и поверите мне, как необходимо проделать неописуемо огромную работу не по объяснению, не по исследованию, хотя бы по простой грамотной регистрации валяющихся в мусоре у нас под ногами никому не заметных драгоценностей.
Помните, что я говорил: в маленькой Швеции взято на учет около 12 миллионов топонимов, а Советский Союз превышает по площади Швецию в 50 раз. С другой стороны, по самым различным причинам во многих небольших странах Западной Европы топонимикой занимаются всерьез уже очень давно и очень упорно, а в нашей стране она только «набирает пары».
Мое дело — зажечь (пусть не в каждом, пусть в одном из сотни моих читателей) интерес к удивительной, нелегкой и прекрасной науке. Если это случится, вы найдете, как проложить пути к углублению ваших сведений о ней. Вы свяжетесь с топонимистами, работающими в университетах и филологических институтах. Вы начнете интересоваться специальными работами по научной топонимике. И вовсе не обязательно, чтобы каждый из вас стал профессором в этой науке. Вполне достаточно, если некоторые из вас найдут в себе силы и желание помочь советским топонимистам хотя бы на первой, необходимой ступени их работы — в собирании первоначального материала по нашим географическим именам.