За землю русскую. Век XIII
Шрифт:
Княгиня Олёна, озабоченно всматриваясь в лицо Дубравки, время от времени опускала свои персты в чашу с водою, которую держала перед нею сенная девушка, побрызгивала с перстов водою лицо княжны...
— Ох, касатка ты моя!.. Льняной ты мой цветочек! — обрадованно воскликнула княгиня Олёна, увидав, что сознанье возвратилось к Дубравке, и принялась отирать ей платком забрызганное лицо.
На свадьбе верховенствовал Александр Ярославич, ибо он был старшим из всех братьев жениха. Однако братья решили просить в посажёные отцы своего дядю, старейшину рода, князя Суздальского,
Решено было пренебречь тем весьма неблаговидным обстоятельством, что старик только что вернулся из Донской ставки Сартака, где кляузил на племянников и домогался возврата ему великого княженья Владимирского, когда-то отнятого у него покойным Михаилом Ярославичем.
— Бог с ним, Андрюша! — говорил накануне свадьбы брату своему Невский. — Не только мы его знаем добре, а и Орда. Нет им расчёту в такие руки область отдать! Ничего им тогда не собрать с народа. Весь по лесам укроется. Так что зря он только дары свои истратил в Орде. А нам старика обойти — и свои осудят, да и те же татары занадеются на распри наши... Давай-ка съезди, поклонись: буди, мол, мне в отца место!..
Андрей вспылил:
— Он отца нашего в Орде погубил, брата своего родного! Да что я, не знаю, что ли? Кто Фёдора Яруновича подослал, чтобы на отца нашего насочить хану? И он у меня за отца на свадьбе будет? Да никогда!
Невский гневно прищурился:
— Видно, он твоего отца только погубил, а моего — нет! Да и не столь дядя Святослав, как легат папский Плано-Карпини сгубил отца нашего в Великой орде, когда нарочно суседился к нему, чтобы татары подозревали. Или не знаешь?
И Андрей смирился. Во главе целого посольства он съездил в Суздаль к дяде — бить челом, чтобы тот соизволил не только приехать на свадьбу, но и согласился быть у него посажёным отцом.
Кичливый старик втайне был очень доволен. Любочестие всю жизнь одолевало его! Выслушав Андрея, он долго доил перстами свою могучую седую бороду и молчал.
— Да ведь как же мне, племянничек ты мой дорогой, на этакое великое дело потягнуть? — сказал он. — Ты ведь великой князь ныне!.. — Тут, сквозь слезу, глаза старика блеснули ненавистью, однако от попрёков за отнятое у него княженье он сдержался и продолжал источать ядовитый елей самоуничиженья: — Я ведь вот и ко княженью тупой!.. А тут, шутка ли сказать, двадцать князей съедутся!.. Да и послы из чужих земель...
— Послов не зовём, — угрюмо прервал его Андрей.
Старик был этим обстоятельством разочарован. Однако он продолжил свою витиевато-уклончивую речь: что, дескать, не только одних князей да бояр, но ведь и горожан владимирских употчевать надо будет бесчисленное множество.
— Как бы и здесь мне, старику, не оказаться туну! — ехидно закончил он.
Андрей, с трудом сдерживая гнев, сызнова принялся упрашивать.
Наконец спесивый и злопамятный старец сказал:
— Ну, ин ладно!.. Пожалуешь ко мне завтра со своими... в посольскую палату... А я с боярами со своими подумаю...
А наутро в престольной палате, сидя на престоле своём, в присутствии бояр, сидевших по лавкам, крытым зелёным сукном, Святослав Всеволодич торжественно принял племянника, стоявшего во главе целого посольства.
Андрей без труда разгадал тайный замысел старика. По обычаю, ему, Андрею, надлежало, прося старейшину рода в посажёные отцы, бить ему челом, то есть поклониться земным поклоном. Но, с другой стороны, он, Андрей, был теперь князем стольным Владимирским великим, и ему никак не след было бить челом перед князем подручным, каким являлся теперь Святослав Всеволодич, снова сидевший на своём старом, Суздальском княженье.
Введённый дворецким в престольную палату, Андрей, не останавливаясь, двинулся прямо к престолу под балдахином, где восседал дядя, и ещё мгновенье — ступил бы на ступеньки трона.
Старик побагровел. Он кинул гневный взгляд на советников. Но никто не нашёлся помочь ему.
Тогда Святослав Всеволодич, многоопытный в таких делах, сам нашёлся, как предотвратить неудобное. Он поспешно встал с престола и пошёл навстречу Андрею.
На дорожке красного сукна они встретились и троекратно расцеловались. А тогда и князю Владимирскому не поносно стало завершить свою почтительно-родственную речь родственным челобитьем.
Досадуя, что не удался его замысел, кичливый старик всё же был растроган и, отерев выжатую слезу, перевёл всё дело на сугубо родственную задушевность.
— Что ж, Андрюша... — сказал он, привсхлипнув. — Не пощажу сил, не пощажу сил!.. Али я брату не брат? Мне Ярослав покойный, бывало, говаривал: «Уж ты, Славушка, моих-то не оставляй — Сашу да Андрия, руководствуй ими!»
И старик обнял голову племянника.
Разное говорили в народе, глядя на свадьбу. Когда Дубравка выходила из церкви и шла к своей карете, женщины причитали:
— Ой да словно бы из милости следочком до травки дотрагивается!..
— Да уж и где такая краса родилася?
Хвалили и жениха. Однако вскоре присоединилось и осуждение. Прикрываясь углом головного ярчайшего платка, одна из стоявших на поленнице соседок говорила другой:
— А князь-то у её, Андрей-то, слышь ты, по-за ворогами охочь! Верь! Пьяница. Шальной. Хотя и князь.
Соседка вздыхала:
— Ну, тогда не видать ей счастья! Как, видно, в песне поётся: соболиное одеяльце в ногах, да потонула подушка во слезах! Это уж горькое замужество, когда мужик от тебя на сторону смотрит!
— И не говори! Одна, видно, жена будет у него водимая да десять меньшиц!
— Ну и у нас есть которые по две жены водят. А он тем более князь!
Среди мужчин слыхать было и другие речи.
— Гляди, как бы за нами не прибежали — на свадьбу княжескую позвать!.. — сказал с издёвкой один из ремесленников.
— Позовут, — ответил другой, — только кого — пиво пить, а нас — печи бить!..
Один старик стоял-стоял перед воротами, опершись на костыль, но потом, видно, разожгло ему сердце — смотреть на всё это княжое да боярское богатство, — он плюнул себе под ноги и хотел уйти.