За животными в Гайану
Шрифт:
В авиационной службе мы узнали, что в расписании гидросамолета остался единственный свободный день, а именно завтра. В морском порту нам сказали, что дней через двенадцать в Джорджтаун из Морауанны, маленькой деревушки в устье Варимы, отправится пассажирский пароход. Итак, все было за то, чтобы ехать завтра. Да вот беда, мы никак не могли предупредить управляющего угольной компании о нашем приезде. Связь со своей конторой в Джорджтауне он держал по радиотелефону, но он мог позвонить в контору, а они ему — нет. Единственное, что нам оставалось, — это оставить сообщение, что мы планируем добраться до Аракаки дня через три-четыре. Мы приобрели обратные билеты на пароход
На следующий день мы уже летели по направлению к Маунт-Эверарду, надеясь, что это поспешно организованное предприятие все же позволит нам и в Аракаку попасть, и вовремя вернуться в Джорджтаун. Мы уже с час находились в воздухе, когда пилот что-то крикнул нам через плечо.
— Вот, — разобрали мы сквозь рев мотора, — во всей округе большей горушки не найти! — И он показал вниз, на маленький пригорок, поднимавшийся метров на пятнадцать над плоской лесистой равниной побережья. У подножия пригорка текла Барима, и жались друг к другу несколько домишек — первое человеческое жилье, увиденное нами за семьдесят миль полета. Пилот заложил крутой вираж, и самолет пошел на посадку.
— Надеюсь, там кто-нибудь есть! — прокричал он. — А то кто же причалит машину и отправит вас на берег? Если нет, мы опять вверх — и назад!
— Нашел время сообщить нам об этом! — буркнул Чарльз.
Самолет коснулся воды и, задрожав, побежал по реке, а мы сквозь забрызганные иллюминаторы с облегчением увидели группу мужчин на причале. По крайней мере на берег мы выберемся. Пилот заглушил моторы и крикнул людям, чтобы подавали лодки. Мы выгрузили весь свой багаж и отчалили. Самолет с ревом взмыл вверх, покачал крыльями, пожелав нам удачи, и исчез.
Все поселение Маунт-Эверард состояло из шести развалюх, сгрудившихся вокруг лесопилки на пристани. Поблизости возвышался штабель огромных, облепленных грязью стволов, срубленных выше по реке и сплавленных к лесопилке. Вся пристань была усеяна кучками розоватых ароматных опилок. Старшим на лесопилке оказался индеец, не выказавший ни малейшего удивления в связи с нашим необъявленным сошествием с небес. Без лишних церемоний, просто, но вежливо, он проводил нас в пустую хижину, где можно было расположиться на ночь. Мы выразили ему свою признательность и поинтересовались, не ожидается ли наутро какой-нибудь оказии вверх по реке до Аракаки.
Он снял бейсбольную кепи и почесал в блестящих черных волосах.
— Нет, — сказал он, — я не думать. Здесь есть только один катер, «Берлин Гранд». — Он показал на довольно крупное деревянное одномачтовое судно, стоящее у пристани со свернутыми парусами. — Он поехать завтра с лесом в Джорджтаун. Но может быть, что-нибудь проходить дня через два-три.
Мы расположились в хижине и приготовились жить здесь долго. После ужина, в сумерках, мы спустились к реке. С «Берлин Гранд» нас окликнул шкипер, здоровенный пожилой африканец в засаленных рваных штанах и рубахе, лежавший на палубе прислонившись к мачте. Он пригласил нас на борт, где мы познакомились с тремя другими членами команды, тоже африканцами. Вся четверка наслаждалась вечерней прохладой. Мы устроились рядом и рассказали, что привело нас на Бариму. Они в свою очередь поведали нам о плаваниях в Джорджтаун и обратно. В столицу «Берлин Гранд» ходил с досками, а возвращался с грузом всяких вещей для лесопилки.
— Вы, наверное, знаете много старых морских песен? — поинтересовался я.
— Песенка? Да, дорогой, я знать их целый куча, — ответил шкипер. — Меня тут прозвать Лорд Люцифер, я, знаешь, адский парень на песни. Когда на душе хорошо, я все равно как черт, просто ужас. А боцман, он даже еще больше песни знать. Он ведь ходить тут много-много, больше меня. Его звать Благородный Громила. Ты, правда, хотеть слушать матросский песни?
Я подтвердил, что с большим удовольствием послушал бы пару-тройку, и не только послушал бы, но и записал. Лорд Люцифер и Благородный Громила посовещались вполголоса и повернулись ко мне.
— О'кей, начальник, — сказал Лорд Люцифер, — мы петь. Но ты знать, начальник, я не могу помнить самый хороший песня, если не сделать много-много смазка. Доллар есть?
Я извлек два. Лорд Люцифер взял их с вежливой улыбкой и обратился к одному из членов экипажа.
— Преподнеси это, — сказал он торжественно, — мистер Кан на лесопилке с приветом от «Берлин Гранд» и намекни ему, — тут Люцифер перешел на шепот, — что мы испытываем нужду в Р-О-М-Е.
Он осветил меня широкой беззубой улыбкой:
— Когда мне будет чуть-чуть хорошо, я, знаешь, ужас как пою.
В ожидании смазки я привел в готовность магнитофон. Через пять минут посыльный вернулся с убийственной вестью.
— У мистер Кан, — сказал он, — больше нет рому.
Лорд Люцифер испустил тяжелый вздох, и глаза его завращались.
— Что же делать, придется работать на плохом топливе. Проси мистер Кан дать на два доллар рубинового.
Посланец вернулся нагруженный изрядным количеством бутылок, которые он расставил на палубе, как кегли. Благородный Громила взял одну и оглядел ее с отвращением. Посередине броской этикетки невозможными красками было намалевано нечто, весьма отдаленно напоминающее груду лимонов, апельсинов и ананасов. Сверху крупными красными буквами значилось: «Рубиновое», а ниже более сдержанно, мелким черным шрифтом — «портвейн».
— Боюсь, эта дрянь надо много-много пить, пока будет совсем хорошо для хороший песня, — произнес Благородный Громила извиняющимся тоном.
Он вытащил пробку, передал бутылку Лорду Люциферу, взял себе другую и с видом мученика решительно приступил к смазке, как подобает настоящему мужчине.
Лорд Люцифер вытер рот тыльной стороной ладони и прочистил горло.
Еще когда я был малыш, Работать не хотел за шиш. Мой дед — всю жизнь он спину гнул И только горюшка хлебнул. И бабка насмерть умоталась, Когда с работы возвращалась. А дядька хоть крутил баранку, И то откинул спозаранку. На кой мне черт судьба такая, Плыву по жизни я играя.Мы зааплодировали.
— Я знать и получше, чем эта, начальник, — скромно заявил Лорд Люцифер, — но я не могеть помнить просто так.
Он откупорил другую бутылку. За этим последовали новые песни, действительно одна другой хлеще. Многие из них я узнавал: они были опубликованы в антологии народных песен Вест-Индии. В печатном виде они казались слегка выхолощенными и лишенными логической структуры. То, что мы слышали сейчас в исполнении Лорда Люцифера, было фольклором во всем своем естестве, без прикрас. Без сомнения, это были именно те песни, которые я видел в сборнике, но до такой степени опохабленные, что, внимая разносящимся над рекой куплетам, я проникся чувством искреннего восхищения перед талантливой изобретательностью создателя антологии, умудрившегося придать этим шедеврам пристойный вид.