За жизнь платят кровью
Шрифт:
А до того момента прошло немало времени, и из низ очень неприятные полчаса, которые прошли в подбрюшье грозы. Темные тучи прямо над головой, порывы ветра, с которыми с огромным трудом справлялись офицеры, маневрируя дизелями. Разряды молний, слепящие, беспощадные, проходящие. Как казалось, впритирку с корпусом. Витька. С матюками отлетевший от пулеметов, словив заряд липиздричества от прошедшей рядышком близкой молнии. Настолько близкой, что накрылась переговорная аппаратура, и коротко пыхнув, погасли лампочки. Шаровая молния, нагло усевшаяся на стволы моих пулеметов, заставив меня забыть о том, как дышать на долгие четыре минуты. Это я по часам засек. Хорошие часы, в противомагнитном корпусе.
Лившевый шквал, захлестнувший наш пост, мгновенно все промочивший, вода, с журчанием убегающая в сливные шпигаты. Здоровенный град, колотящий по плексигласу остекленения.
— Штурман, вниз, занять эшелон полторы тысячи. — Раздалась в ходовой рубке такая долгожданная, и такая радостная команда. Иногда полчаса годом кажутся. В таких случаях понимаешь, человек всего навсего малая былинка среди шторма. Правда, остальная команда о ней узнала, когда дирижабль плавно пошел вниз.
И в довесок всего, наглый неупокой, севший на обшивку дирижабля метрах в двадцати от нас, и корчащий страшные рожи. Как я удержался, и не развеял его — до сих пор сам не понимаю, просто дал ментального пинка, от которого тот кувырком слетел с корабля.
После этой катавасии мы неделю болтались у причальной мачты относительно неподалеку от затопленного Шашкента, в порту горнодобывающей компании.
Неуютное местечко. Потрясающе красивое, начиная от восхода солнца над горами, заросших ореховыми и миндальными рощами, до мрачно — прекрасного озера, образовавшегося на месте трехмиллионного города, затопленого водой из разрушенного водохранилища.
Неделю прозванивали проводку, меняли сгоревшие кабели и аппаратуру. Днем пахали, как проклятые в превратившемся в духовку дирижабле, а по ночам слушали плач шакалов, которых тут как на хорошей Барбоске блох.
Здесь, в Шашкентской области Узбекии, вообще паршиво было. Около трех миллионов народа в городе, в области еще примерно столько же — и сметено одним толчком, а выживших смыло грязевым потоком, в котороый превратились миллионы кубометров воды, несущейся с гор. Уцелевших было очень мало.
Только вышка старой телебашни, капитально отстроенная еще в Союзе, возвышалась над огромным озером. К которому категорически было запрещено приближаться обычному народу, да и некромантам рекомендовалось воздерживаться от прогулок вдоль берегов, а уж тем более — от ночных водных путешествий.
Водная нечисть, она любой сухопутной немалую фору даст, да и соревноваться ей в родной стихии могли бы с успехом только дельфины, если бы они были некромантами.
Все шло к окончанию работ, когда нас всех подняли ранним утром по тревоге.
— Экипаж дирижабля "Горнорудный", подъем! Получен сигнал "SOS" с борта гражданского пассажирского лайнера Ан-10. — Раскатился по аэродрому и гостиннице сигнал тревоги.
SOS. Древний, как память о мамонтах сигнал. Сигнал. По которому бросаются все обычные дела, и начинается спасение. Не знаю, как оно было то Катастрофы, но сейчас весь цивилизованный мир спасает ближнего своего, иначе мы вообще бы не выжили.
И потому через сорок минут наш "Горнорудный" отшватротался, и начал набор высоты. Разворачиваясь против ветра и направляясь в ту сторону, откуда был зафиксирована радиопередача.
— Бортстрелкам Ромашкину, Зиганьшину и Квасову прибыть в ходовую рубку. — Эта команда застала меня в посту, где я помогал Виктору грузить патронные короба на ту самую спарку, на стволах которой отдыхала шаровая молния.
— зарядишь сам, я побег. — вытириая руки ветошью, бросил я Витьке, и ломанулся вниз, в гондолу ходовой.
Около рубки столкнулся с Ильшатом Зиганьшиным, кругломордым казанским татарином, веселым и хитрющим парнем. А в самой рубке уже ждал Илья Квасов. Бортстрелок с кормовой пулеметной счетверенной установки. Сейчас уже лет тридцать в кормовую установку ставят пушки, на "Ростовчанине", например, стоят. Но этот дирижбомбель старше, и на главном направлении стоит счетвенренка.
— Так, парни. — Кэп прошел мимо нас. — Готовьтесь к десантированию, мы не можем сесть возле самолета. Сильный ветер, сносить будет. Потому, слушай приказ!
Приказываю: осуществить высадку с борта дирижабля по канатам, обеспечить заякоревание корабля. С экипажем Ан-10 обеспечить подьем гражданских по веревочным лестницам и при помощи лебедочных люлек. Обеспечить безопасность работ со стороны озера, будьте особо бдительны, тут болотистый берег, нечисти скорее всего множество.
Учесть то, что скорее всего пассажиры и экипах самолета — из параллельного мира, действовать мягко, но убедительно. Старший — Ромашкин, ты самый сильный некромант на борту.
Ребята, у вас останется светлого времене всего ничего. Часа три, не больше. Потому — наизнанку вывернетесь, но обеспечить эвакуацию людей на борт "Горнорудного". Хоть вяжите всех, но чтобы все до сумерек оказались здесь! Приказ ясен? Тогда, за оружием и амуницией, и к десантному люку. Выполнять!
Через восемь минут я уже стоял около раскрытого люка, и держался рукой в плотной перчатке за толстый лохматый канат, сброшенный вниз, где примерно в двадцати метрах конец влочился по старой бетонке, кое где проросшей кустами и травой.
— Пошел! — Скомандовал обеспечивающий десант боцман, и я ухватил второй рукой канат, оттолкнулся ногой от надежного комингса люка, и, оплетя ногами трос, съехал вниз.
Притормозив около земли, я короткой пробежкой выровнял скорость, и отпустил канат. После чего остановился, и повернулся к спускающемуся Ильшату. И татарин, и Илья спустились нормально, и, придерживая винтовки, побежали сзади меня к здоровому самолету, самому большому самолету, который я увидел в своей жизни.
Четырехмоторный, высокий. С надписями "Аэрофлот" и "СССР" на бортах и крыльях, окрашенный в серебристо — белый цвет, с широкой красной полосой вдоль борта и красным флагом на киле, самолет стоял на мощных, основательных шасси.