За звездным горизонтом
Шрифт:
Из Управления в шлюзе был только сам Мерецков. Когда экипаж шаттла повис перед входным люком, изобразив построение, техники вокруг ещё продолжали суетиться, по десятому разу проверяя ключевые параметры.
Координатор активировал магнитные подошвы ботинок, которые через несколько секунд с лёгким щелчком коснулись палубы. Члены экспедиции последовали его примеру.
— Я дам команду, чтобы нас засняли, хотя бы через штатные камеры, — сказал Мерецков, — нужно для истории. Сами понимаете.
Гордей покрутил головой и обнаружил, что объектив ближайшей камеры уже ориентирован на них. Он постарался
— Удачи вам, ребят, — Координатор вдруг резко сменил тон, — осторожнее. Ладно? Не геройствуйте без необходимости. Ваша главная задача — вернуться. Это понятно?
— Так точно, — кивнул Гордей, повинуясь оставшимся глубоко в подсознании военным инстинктам. Остальные ответили менее формально, как заведено на гражданском флоте: «Принято, Координатор!»
Главный грузовой шлюз располагался в корме шаттла, между двумя вынесенными на пилонах ионными двигателями. Для полётов в атмосфере пространственные движки прижимались к корпусу, скрываясь в специальных пазах, однако до ближайшей планеты с атмосферой было ещё ой как далеко…
Гордей вдруг в этот момент особенно остро осознал, что всего через несколько минут окажется среди Великой Пустоты, внутри крохотной скорлупки шаттла. А вокруг — на миллионы километров ни других кораблей, и обитаемой планеты. И только «Москва», уносящаяся к центру системы, на скорости, которая только через пару месяцев торможения станет доступна самому челноку…
Пожалуй, то чувство, которое он испытал, можно было назвать страхом.
Записи экипажа, файл 3278193
Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»
Прочитав полученный по публичным каналам очередной законопроект, внесённый правительством, Хромов отложил распечатку и грустно вздохнул:
— Пора действовать, — сказал он, — теперь понятно, что именно они задумали.
— Позвольте? — спросил я, указав глазами на бумаги, разложенные на столе.
— Конечно, — кивнул Хромов.
Я взял распечатки, быстро пробежал глазами текст. Там речь шла о социальной защите детей в неполных семьях, предоставлении гарантий в случае гибели последнего родителя.
— Тут… что-то не так? — осторожно спросил я, — вроде благое начинание… соответствует вашей платформе, насколько я помню.
Хромов внимательно посмотрел на меня.
— Гордей. Ты ведь понимаешь, почему Революция Сознания называлась именно революцией? — спросил он.
— Конечно, — кивнул я, — потому что она привела к смене общественно-политической формации общества. Мы отказались от дикого капитализма в пользу рыночно ориентированной социалистической экономики.
— В целом верно, — кивнул Хромов, — но что именно решила Революция? Какую фундаментальную проблему человеческого общества, которая системно и последовательно приводила к кризисам, вплоть до последнего, когда нам пришлось сначала преодолеть
Я немного растерялся. В трудах по социологии было указано множество таких проблем. С какой именно начать? С фундаментального неравенства возможностей? С несправедливостью распределения материальных благ?..
— Наследное право на значимый капитал и на средства производства, — подсказал Хромов.
— А, ну да, — охотно кивнул я, — конечно.
— Гордей, извини за вопрос, но кем были твои родители?
— Отец — чиновник, — сказал я, — мама учитель.
— Ясно. Для тебя этот вопрос никогда принципиально не стоял, поэтому ты не придаёшь ему такое большое значение.
Лидер откинулся в кресле, потянулся и с улыбкой посмотрел на меня:
— Да ты садись, — сказал он, — в ногах правды нет.
Я послушно присел на край кресла.
— Человеческое общество развивалось циклами, — продолжал Хромов, — одно время теоретики марксизма предположили, что эти циклы были порождены качественными изменениями в способах производства. И в целом были недалеки от истины. Вот только не раскрывали до конца вопрос: почему каждая предшествующая формация оказывалась слабее предыдущей? Почему некоторые общества могли «застрять» на столетия в одной формации, а затем, рывком, перейти на следующую и даже обогнать тех, кто был в лидерах?
— Вы про Китай? — осторожно спросил я.
— И про него тоже, — кивнул Хромов, — но это не единственный пример.
— Сложно сказать, — я пожал плечами, — может, дело было в архитектуре самой системы управления? Где-то она держалась дольше, где-то быстро падала под влиянием перемен?
— Всё так, если смотреть на макроуровень, — кивнул Хромов, — но в реальности корень проблемы цикличности находился очень близко к самой элементарной частице общества. К самому человеку, — он вздохнул и потёр подбородок, — сейчас мы столкнулись с проблемой физического бессмертия. С тем, что само появление такой возможности привело к огромной и кровопролитной гражданской войне. Так? Но дело в том, что сама проблема бессмертия — она не нова. Очень давно именно так воспринимается существование детей. Продолжение рода. Понимаешь? Несмотря на то, что никто из наших предков не жил долго — они все стремились продлить свой род в бесконечность. По крайней мере, подавляющее большинство. Это — базовый инстинкт, который искусственный интеллект пытался подавить, чтобы уничтожить нас как главных конкурентов. И это же главная проблема и проклятие человеческого рода.
— Но… почему? — недоуменно спросил я.
— Потому что дети — далеко не всегда были равны родителям по способностям, — продолжал Хромов. Скорее, даже наоборот, просто в силу нормально распределения. К примеру, выдающийся воин, добившийся победы своего народа в крупной войне и по праву занявший пост правителя, с куда большей вероятностью родит человека средних способностей в военном деле, чем собственное повторение. Это не значит, что его ребёнок будет обязательно глупее или слабее его — просто, может так статься, что его способности будут лежать совсем в другой области. Так работает математика, на которой основана великая перетасовка генов. Понимаешь?