Заарин
Шрифт:
Выходить из дома безоружным казалось ему теперь верхом беспечности.
Несмотря на летнюю жару, установившуюся в Иркутске, он надел легкую камуфляжную куртку и сунул в карман травматический пистолет с запасными обоймами. На пояс повесил ножны с охотничьим ножом, подарком от строительной фирмы на пятидесятилетний юбилей. Он еще подумал тогда: на кой ему нож, он и на охоту ни разу в жизни не ходил! А вот пригодился…
Жил он неподалеку от автовокзала и, проходя мимо него, заприметил двух полицейских, патрулирующих улицу. Один был по национальности бурят, другой русский. Как
Вот оно!
Насторожившись, Онопко встал, и на него наткнулась девица с объемным баулом, торопящаяся, вероятно, к междугороднему автобусу.
— Чо стал, разиня? — Не сбавляя скорости, она обогнула Петра Кирилловича.
— Извините, — пробормотал тот, продолжая завороженно смотреть на автомат, удаляющийся вместе с полицейским.
Онопко не представлял, как он станет добывать его при свете дня в людных окрестностях автовокзала, однако проследовал за патрулем — в некотором, впрочем, отдалении.
Сунув руку в боковой карман, проверил наличие пистолета, хотя и без того ощущал его тяжесть.
Менты шли по улице, названия которой Онопко не знал, вдоль бывшего завода тяжелого машиностроения…
Онопко усмехнулся, он назвал их «ментами». Уже несколько месяцев, как милицию переименовали в полицию. Абсолютно ничего не изменилось, кроме новой формы от Юдашкина, которой, впрочем, пока и не было. Уж Петр-то Кириллович точно до смерти будет называть их по-старому…
Тем временем менты, пройдя метров сто, развернулись и снова пошли к автовокзалу. Онопко находился от них меньше чем в десятке шагов. Вместо того чтобы непринужденно пройти мимо, он заметался, ища укрытия, и, не найдя его, сел и принялся делать вид, что шнурует ботинки, которые вдобавок ко всему оказались вовсе без шнуровки, на молнии.
Менты, проходя мимо, неодобрительно на него покосились. Он этого видеть не мог, но почувствовал запульсировавшим вдруг затылком.
На ступеньках автовокзала полицейский патруль проверил документы у двух мужчин среднеазиатской наружности. Один из них, сконфуженно улыбаясь, перед тем как протянуть паспорт, торопливо вложил в него купюру. Какого достоинства, Онопко не разглядел.
Потом менты вошли в здание автовокзала и не меньше четверти часа пили чай в буфете. Все это время Онопко просидел в зале ожидания, не спуская с них глаз. Он все не мог придумать, как ему завладеть автоматом. Оставалось надеяться только на счастливый случай…
Покинув автовокзал, менты вышли на улицу Дзержинского и обогнули двухэтажный дом-музей декабриста Трубецкого. Онопко остановился в нерешительности. Он был в этом месте единственный раз лет тридцать назад. Там в разросшемся, неухоженном саду стоял деревянный домик на двух хозяев. В домике при жизни князя ютилась прислуга, а сад, само собой, был с беседками и цветниками…
Но это все дела давно минувших дней. Что за домом-музеем находится теперь, Онопко не представлял.
Минуту помявшись у музейного крыльца, он таки решился, обогнул строение, прошел в приоткрытые новые ворота и оказался в десятке шагов
Никого не увидев, Онопко обошел дом, углубился в какие-то кусты, но и там не оказалось ни души. Повертев головой, раз уж залез в эти дебри, он расстегнул ширинку, имея намерение отлить, когда на его плечо легла крепкая ладонь и он услышал за спиной голос:
— Ну все, дядя, ты попал…
Онопко, оглянувшись, увидел ухмыляющихся ментов, тех самых.
— Какие проблемы? — поинтересовался он, застегивая молнию ширинки.
— У нас никаких. Это у тебя, дядя, проблемы, — хохотнул бурятский мент. — Плати штраф.
— За что?
— За то, что ссал в общественном месте, — пояснил русский мент.
— Я же не успел…
— Еще бы ты успел. Как учит нас товарищ министр МВД, мы с товарищем сержантом предотвратили правонарушение, — сказал русский.
— Профилактика называется, — пояснил бурят.
— Какое же это общественное место? Кусты…
Онопко лихорадочно размышлял, что ему предпринять, причем немедленно. Ведь, как пить дать, они сперва его обдерут как липку, а потом и карманы вывернут. А в боковом кармане куртки травматический пистолет, изъятый у охранника, ныне покойного… А у него даже булыжника нет под рукой… Впрочем, зачем ему булыжник теперь? Менты явно не принимают его всерьез, и это ему на руку.
— Это не просто кусты, дядя, а территория дома-музея, памятника деревянной архитектуры федерального значения!
Образованный бурят явно наслаждался ситуацией.
— Ты еще спроси у этого придурка, — вступил русский мент, — почему он за нами ходил как приклеенный последние полчаса?
— Фи, как некультурно, Григорий, — скривил круглое лицо бурятский мент и, повернувшись к задержанному, изрек театрально: — Скажите, гражданин, по какой причине вы за нами следите? Может быть, вы агент ЦРУ? Сколько вам заплатили америкашки, предатель?
— Ладно, хватит. — Отступив чуть в сторону, Онопко полез в боковой карман куртки, — Штраф так штраф… Сколько с меня?
— А ты бумажник-то давай сюда. Мы посмотрим, что у тебя там, и определим сумму штрафа. — Русский протянул руку. Ствол автомата, висевший на плече бурята, по-прежнему уныло смотрел в землю.
— В нашем отделении золотое правило, — ерничал продвинутый бурят, — от каждого по нашим потребностям, но по его возможностям. Принцип военного коммунизма! Сечешь, дядя? Или ты в политэкономии внутренних наших органов ни в зуб ногой, ни даже дубинкой по печени?
И он смеялся, как ребенок. И русский мент, который, похоже, не понимал и половины из того, что плел бурят, тоже из солидарности подхохатывал.
— Ладно, посмотрю, что там у меня с собой…
Онопко нащупал пистолет, сжал его в ладони и, еще не вынимая из кармана, снял с предохранителя. Потом отпрыгнул в сторону, одновременно доставая оружие, и всадил по резиновой пуле в упор сперва в лицо буряту, потом русскому, который едва успел потянуться к кобуре на поясе.
Все произошло мгновенно. Склонившись над поверженными, корчившимися от боли ментами, Петр Кириллович сделал по контрольному выстрелу уже из автомата.