Забавник
Шрифт:
В лицо дохнуло свежим воздухом, в котором тем не менее чувствовался всепроникающий запах тлена, словно на подоконнике приоткрытого окна лежала убитая и разложившаяся птица.
Рин оказался в узком и длинном зале. Потолок уходил вверх чуть ли не на пару десятков локтей и там закруглялся куполом, в самой высокой части которого выделялись узкие отверстия, откуда, вероятно, и поступал воздух. По стенам темнели бронзовые двери с забранными решетками оконцами. У ближнего конца зала стояли две скамьи и пара странных кресел, усыпанных шипами и крючьями. Тут же лежала темная колода и валялась истлевшая корзина. В дальнем конце зала темнели столы и что-то, напоминающее высокий шкаф.
Рин подошел к одной из дверей и заглянул через решетку. В крохотном склепе или келье, размером пять на пять локтей, не было ни топчана, ни стола, ни скамьи, ни пука соломы, ни уж тем более окна — ничего, и высохший труп узника лежал на голом камне свернутым в комок, словно человек перед смертью пытался сохранить хотя бы иллюзию тепла. В следующей келье было то же самое. И в следующей.
Рин подошел к столу. На его краю стоял кувшин с водой, тут же была пристроена корзинка, наполненная свертками и крынками. А на покрытой пылью поверхности стола знакомым почерком, наверное, просто пальцем были выведены три слова: «Отдыхай, Рин Олфейн».
Глава восемнадцатая
Долгое дыхание
В Сытном переулке, который, как и добрый десяток похожих улочек, начинался от рыночной площади и упирался в Портовую улицу, спускающуюся от дома Стейча к маяку и гавани, горело сразу два костра — на выходе к площади и на перекрестке. Легкий ветерок, ползущий со стороны гавани, нес ароматы копченой рыбы, горячего хлеба с ближней Пекарской улицы, но все перебивал запах птицы, который не то что не вызывал аппетита, как раз наоборот, лишал всяческого желания перекусить праздничным фазаном.
Увидев Айру со спутниками, стражники схватились за секиры, но один из них узнал колдунью и целительницу, что осматривала дружинных на арене, и троица была пропущена через дозор с почетом.
Лавки и дома были заперты. Ни проблеска не проглядывало через закрытые ставни, хотя где-то недалеко, может быть, на площади, слышались крики и тяжелые удары, словно кто-то бил бревном в тяжелые ворота, раздавался детский плач и чей-то вой — женщины или обезумевшего мужчины, — определить было невозможно. Приглушенный плач раздавался и из-за двери, которая венчала собой короткую, в три ступени, лестницу — как раз под грубо вырезанной из дерева головой гусака.
Айра прищурилась, осматривая дверь, затем шагнула в сторону и подошла к воротам, ведущим в крохотный дворик. Орлик понял намек и громыхнул сапогом по мореным доскам, выждал и ударил еще раз.
— Чего надо? — раздался хриплый окрик, и детский плач оборвался.
— Открывай, Армик! — приказала Айра. — Милостью богов я колдунья конга! За птицей пришла!
— Как они так живут? — поморщился Орлик. — Вонь же невыносимая! И как его не прибили соседи?
— Тут все торгуют птицей на День доблести, — объяснила Рич. — Всей вони-то на неделю. Обычно птицу, что не продалась, забивают и коптят. Тогда здесь, наоборот, такой запах, что слюни текут у половины города! Но Армик и вправду самый ушлый торговец. У него за домом огромный сарай, так там, говорят, птица ждет своей участи, как пчелы в ульях ждут лучей Аилле! Клети стоят друг на друге под потолок!
— И верхние гадят на головы нижним! — сплюнул Орлик.
— Ну? — раздался грубый и как будто пьяный голос сразу за воротами. — Что за колдунья конга? И какого? Того, что помер недавно? Или нового? Тысяча демонов вам в глотку! Что это он, на ночь глядя собрался отведать птицы?
— Не твоего ума дело, Армик, — ответила Айра. — Открывай, не то придется вышибить ворота.
— Так вышиби! — зло загоготал за воротами торговец. — А я посмотрю!
— Пьяный, — определила Рич.
Айра посмотрела на Орлика и показала на ворота. Вельт кивнул, сдвинул меч с бока за спину, качнул ворота раз, другой, потом уперся в почерневшие брусья воротин плечом и с рывком надавил на обе створки сразу. Раздался треск, что-то лопнуло, ворота заскрипели и разошлись в стороны.
— Демон меня раздери! — с трудом вымолвил и в самом деле мертвецки пьяный торговец, пытаясь подняться с земли.
— Сиди! — рявкнула на него Айра, подхватила из-под ног щепу, отскочившую от служившего засовом бревнышка, заставила ее вспыхнуть и внимательно пригляделась к опухшей роже. — Рич, осмотри дом, только ничего не касайся! И найди какую-нибудь лампу. Орлик, займись этой дрянью. Помнишь, ты как-то вытрезвлял одного охотника хитрым заклинанием? Сделай, чтобы торговец мог говорить со мной. А я проверю сарай.
— Сделать-то я сделаю. — Орлик почесал бороду. — Но пить он больше не сможет, да и взвоет сейчас. У него ж голова будет раскалываться!
— Айра! — Рич вылетела из домика стрелой. — Айра! Там его жена и дети. Забились в комнатке. У жены уже гной бежит по лицу, а три крохи облепили ее и сидят в углу живой кучей!
— Не было сегодня торговли, — прогундосил Армик. — Какая это торговля? И половину птицы не продал… И что мне теперь с ней делать? Продавать? Или кормить ее до следующего Дня доблести?..
— Орлик, — Айра с трудом сдержалась, чтобы не опалить пьяному торговцу рожу, — как хочешь, но он должен внятно шевелить языком!
Сарай не был заперт. Айра толкнула ворота и тут же зажала нос. Ее и Рич окутала волна смрада. В темноте раздалось тревожное квохтанье. Фазанов была не одна сотня. Многие из них уже не подавали признаков жизни. Клетки стояли одна над другой, и запертые в них птицы даже не могли развернуться, стиснутые боками сородичей. Айра поднесла факел к одной из клеток и покачала головой.
Вздутые гребешки отливали синевой, глаза были налиты кровью.
— Как их заражают? — ужаснулась Рич.
— Не знаю, — прошептала Айра. — Может быть, рубят на куски труп умершего от волнистой корчи и скармливают птице. Может быть, рубят в корм птицу, зараженную чуть раньше. Отец говорил, что зараза будет сохраняться столько, каков срок жизни такого фазана. Тут они дохнут от вони и тесноты.
— Эй! Что тут? — раздался знакомый голос.
За спиной спутниц фыркнула лошадь, и на землю сполз злой и уставший старик Дамп.