Забавник
Шрифт:
— А чего было на него внимание обращать? — нахмурился Орлик. — Ну сидит старик беззубый, ест самое дешевое блюдо, да еще рубит его тупым ножом, чтобы не подавиться.
— Нож был острым, — покачала головой Айра. — Да еще и из дорогой стали, с искрой. Ты же не на сталь смотрел, а на рукоять, что замасленной кожей была обтянута. И старик был не беззубым, просто зубы его были зачернены, и рот он широко не открывал. И ел он не дешевый корень, а корешок утиного глаза, от которого бодрость пробирает дней на пять — как раз отсюда до столицы добраться. А дорогие сапоги под драным плащом ты заметил? А то, что морщины на его лице подкрашены варом были, углядел? А то, что сутулая спина его странно, выпрямлялась, когда он через стол за кубком тянулся, в глаза не бросилось?
— Так это… — растерянно почесал затылок Орлик. — Зачем мне было его рассматривать? Он-то сам ни на кого не смотрел! Сидел себе, корень рубил, он еще не сразу у него перерубался…
— В том-то и дело, — кивнула Айра. — Старик этот был занят. Никого вроде бы не видел, ни на кого не смотрел. Резал себе корешок, да в рот отправлял. Наклонялся иногда, когда корешок вроде бы перерубаться у него не хотел. А сам наблюдал. Не вполглаза, не в четверть, а самым уголком наблюдал за толстым купцом, что караван кож в столицу везет. Помнишь, ты еще к нему наниматься пробовал?
— Помню. — Вельт запустил пятерню в бороду. — Мы ж с Рином к нему подошли, но он даже разговаривать не захотел, сказал, что есть у него охрана и он ею доволен. А что это была за охрана? Пятеро увальней с пиками! Я бы любого из них об колено сломал, да хоть и всех сразу!
— Не сомневаюсь, — вздохнула Айра. — Правда, надеюсь, что ломал бы ты их на живот, а не на спину, чтобы им переломанными не остаться. Только не те пятеро были главной охраной купца, а тот старичок, что беззубым прикидывался. Или ты и вправду поверил, что купец приживальщика с собой везет и таким добрым оказался, что выделил ему самого крепкого коня?
— Но ведь… — совсем растерялся Орлик.
— Так что же делать? — спросил Рин.
— Мы в трактир зачем заезжали? — спросила Айра.
— Перекусить, — грустно отозвался вельт.
— Так и перекусывайте! — воскликнула колдунья. — Все внимание направляйте на блюдо, что вам принес трактирщик. Ешьте. Смакуйте, только не чавкайте громко. Идете к роднику за водой, так и идите за водой! Едете в столицу, так и правьте туда не только конем, но и головой. Тот, кто занят, никого не видит, и его никто не видит.
— Но как же ты тогда разглядела, что старик этот с черными зубами не старик вовсе? — воскликнул Олфейн.
— Да вот, разглядела, — усмехнулась Айра. — Не смотрела, а видела. Не прислушивалась, а слышала. Хотя и без магии не обошлось.
— Вот! — обрадовался Рин. — Не могло не быть секрета! Как околдовывала? И почему я не почувствовал ничего?
— Почувствовал, — коротко бросила Айра.
— Как же? — не понял Рин.
— Ты сколько раз на меня посмотрел в трактире? — прищурилась Айра. — Ты же глаз с меня обычно не сводишь. Платье на груди и на бедрах, наверное, до дыр проглядел! И ты, Орлик, и ты! А уж если я с лошадки слезу, да пойду куда — к роднику, в лесок, за холмик, — вы же с Орликом так на меня пялитесь, что спину печет. А как заедем в трактир или на постоялый двор, словно забываете обо мне. Ничего в голову не приходит?
— Оно так, конечно, — закряхтел вельт, — и посмотреть на тебя, Айра, в радость, глаз отдыхает, плоть бурлит. Только ведь мы договаривались без сговора не ворожить друг на друга!
— А я на себя ворожила, — подмигнула колдунья покрасневшему Рину. — На себя наговор вешала. Да не вешала, а так, чуть подмешивала, словно дымком окуривала. Есть такой наговор. Он словно вуаль поверх лица ложится.
— И как же он выщелкивает? — не понял Орлик и в недоумении посмотрел на Рина. — И почему же эта магия в глаза не бросается? Здесь же в трактирах через одного смотрители княжеские бродят, что колдунов без ярлыков, гадальщиц, да лекарей высматривают!
— Магия лика? — догадался Олфейн.
— Она самая, — кивнула Айра. — Легкая и разрешенная. Тут же каждая девица простенькие наговоры знает — прыщик удалить, брови зачернить, родинку спрятать, кожу освежить. Приворот сделать — можно и под плеть смотрителя попасть, а личико поправить, если чужую личину на лицо не тянешь, хоть обворожись!
— И что же ты поправляешь? — спросил Рин.
— Огонь свой прячу. Блеск убираю из глаз, румянец стираю, скуку на лицо леплю. Заразную и липкую скуку, от которой зубы сводит. Вся моя магия на лице моем и лицом моим заканчивается. Но как тебя, Орлик, огнем обжигает от ладной селянки, как тебе, Рин, ладони печет от хорошего меча, так и скука моя ваш рот зевотой корчит, да веки смежит. Только ведь я не кладу на вас наговор, вы его на себя сами тянете. Простенькое заклинание, кстати, на щелчок на лицо ложится, хотите, научу? А остальное откуда знаю?
Так не просто я начинала, девчонкой неразумной воровством промышляла. А в том деле быстро учишься, потому как тот, кто к наукам не способен, голову набекрень носит…
Рин почти добрался до выхода из дворца. Миновал пять дозоров, пробрался через три двора, на балконах которых стояли по два-три стражника. Прошел несколько ловушек, чувствуя, что тяжеленные камни могут упасть ему на голову и смять в лепешку, когда вдруг ощутил запах смерти.
Запах этот струился под потолком и был не только ощущаемым ароматом сжигаемого трупа, но и предчувствием беды, тем более страшной, что беда эта отдельной струей выделялась на фоне общего несчастья и безысходности.
Рин остановился и после мгновенного раздумья повернул по узкому коридорчику в сторону запаха. Коридор вскоре раздался, обратившись небольшим залом, освещенным падающим через потолочное окно светом. В зале стояли два высоких стражника, вооруженные не секирами, что уже стало привычно глазу, а мечами. И оба напали на Олфейна в тот самый миг, когда он попытался пройти мимо, как проходил мимо всех попавшихся по дороге дозоров.
Рин ушел от первых ударов, метнулся в сторону, чтобы не отбиваться сразу от двух противников, и через мгновение с удивлением понял, что с трудом сдерживает яростный напор незнакомцев. Каждый из них был на полголовы выше Олфейна, но в движениях верзил не оказалось и тени медлительности. Они не слишком разнообразили атаку, не пытались перещеголять приблизившегося к ним наглеца в воинском мастерстве, они хотели его убить и пытались убить быстро и молча.
«Эх, плохая сталь идет на оружие стражи!» — подумал Рин, потому что секира, что была у него в руках, пришла в негодность для заточки или шлифовки уже через несколько мгновений, в то время как клинки его противников словно вовсе не касались лезвиями железа. Мигом позже Рин уперся спиной в стену и почувствовал, что может и проиграть схватку! Он не уступил бы молчаливым молодцам и с секирой, хотя и не слишком жаловал подобное оружие, но, оказавшись у стены, потерял все возможное преимущество. «Однако, если эти воины из дюжины конга, — мелькнула в голове мысль, — то Тир мог попасть в хорошую компанию». Выхвати он меч, скрытый под плащом, схватка закончилась бы через миг, но что-то останавливало Олфейна, словно к его мечу был привязан громкий колокольчик.