Забавушка и Змей Горыныч
Шрифт:
– Тётушка моя добрая, тётушка моя родимая, – молвлю я словечко в свою защиту. – Не подумай ты про меня ничего дурного, не виновата я. Сам он пришёл, – вздыхаю тяжело, а у самой слёзки из глазок жемчужинками на пол сыплются. – Разве могу я что сделать против мужа твоего могучего и великого, против самого князя Красно Солнышко…
Падаю я перед ней на колени, не в силах унять свои рыдания. Со всех сторон я виновата получаюсь!
– Не кручинься, не печалься, моя ягодка, – вдруг я слышу голос родной и ласковый, и моё сердечко так и обмирает от удивления. – Разве
Молвит так моя тётушка, и в изумлении великом я её слушаю, взор свой на неё устремляю, а она меж тем дальше речь свою ведёт:
– Не тебе Забавушка, не тебе, моя лилия чистая, предо мной на коленках ползать. Знаю я, что цела ты и непорочна. Встань на ножки свои белые, не у меня тебе пощады просить надобно…
Обнимаю я свою тётушку, а она меня ведёт к себе в покои, сажает на лавку широкую, велит принести мне чаёв медовых да душистых, угощает меня ими, варенья сладкие накладывает, заморские гостинцы из стран жарких достаёт: пахлаву да орешки миндальные, чурчхелу да козинаки заморские, и рассказ свой так начинает:
«Знай, Забавушка, ведь и меня Владимир силой взял совсем девочкой, против воли моей и воли моих родителей. Была я тогда девой невинной, сватался ко мне варяжский князь Родмир, статный – как самый высокий терем, лицом красен – как самая яркая звезда на небе, а сильный – как самый могучий дуб в лесу.
Брови соболиные, губки алые сладкие да спелые, как яблочко наливное сахарное, так бы и целовала его в них до самой смертушки.
Любила я его шибко, аж души в нём не чаяла. Сосватали меня за него да стали собирать приданное, к свадебке готовиться. Жених мой Родмир был в ту пору далече: в своих землях порядок наводил, чтобы привезти меня как жену законную в свою крепость неприступную у морей диких северных.
Тосковала я по нему крепко, аж мочи не было разлуку терпеть. Да был у меня лик на лубке моего ненаглядного припрятан: подарил мне он перед отъездом мне свой портрет масляными красками заморским мастером писанный. Да так искусно сделанный, что словно предо мною сам живым сидел.
Вот глядела я на лик его светлый с утра до ночи, любовалась да Богу молилась, чтобы поскорее он ко мне воротился, деньки до нашей скорой встречи считала…
Долго ли коротко ли, да проведал про красу мою неземную князь Владимир.
Шёл он тогда дружиною своею мимо нашего княжества Псковского, да злые льстивые люди нашептали ему про меня, что есть у тамошнего князя Святослава дочь красоты писаной – Рогнеда. Не мог князь Владимир побороть искушения на красавицу такую полюбоваться, развернул он войско своё в нашу сторонку, да прибыл в наши земли скоренько…
Мой батюшка встречал его как гостя дорогого, знатного, велел ему покои отдельные убрать шелками алыми да постелью мягкою пуховою, баню царскую истопил на семи печах, да угощал его в своём зале кабаном целым запечённым
Только ведал мой батюшка про блудливый нрав Владимира – молва по всему свету эту весть носила, заранее велел он мне сидеть в глухой светёлке и на свет Божий не показываться.
Вот сидит за столом Владимир печальный, будто думаю какую таит невесёлую.
Спрашивает его тогда мой батюшка:
– Отчего ты мой друже, невесел? Али встретил я тебя не как полагается? Али угощение тебе не по душе? Всё что лучшее есть в моих землях тебе отдал, кабана сам стрелою пронзил на охоте давеча, лебёдушек сам изловил тебе в угощение.
Отвечает ему князь великий:
– И кабанчик и лебёдушки хороши, вино твоё сладкое и хмельное, да только чую я, что утаил ты от меня красу неземную… Сказывали люди добрые, что солнце она затмевает днём. А луну – в ночи. Почто скрываешь такое чудо то меня? Аль не веришь ты мне, не доверяешь? – сказал так и зыркнул на батюшку моего грозно…
– Верю я тебе, великий княже, как я мог такое помыслить супротив тебя! Утаить красу редкую, зная, как ты до неё падок!
– Так вели свою дочь сюда позвать, Рогнеду, чтобы я ею всласть налюбовался!
Вот мой батюшка велит простую девку в дорогие одежды наряжать, губки ей свекольным соком красить, да бровки чёрным углем подводить. Нацепили на неё каменья самоцветные, жемчуга речные дорогие, да велели на пир идти, да в ножки князю кланяться…
А меня всю сажей да золою измазали, как девку дворовую, простой сарафан драный на меня напялили, да в чулане тёмном при кухне спрятали, чтобы и подумать искать меня никто там не смел…
3
Вот выходит в зал девка простая да под княжну ряженая, глазки в пол опустила, плывёт павушкой, не колышется. Глядит на неё князь Владимир, не налюбуется, а батюшка мой ему знай всё вина жаркие да сладкие в чарку подливает.
– Подь ко мне, моя девонька, подь ко мне, моя голубушка, – ласково князь её привечает, к себе подзывает.
Идёт к нему девка, встаёт рядом с ним, глаз не поднимает, вздохнуть не решается.
– Что же ты, никак меня боишься? – молвит тут князь Владимир со смехом. – Да не серый волк я, не съем я тебя, красная ягодка, – берёт её за личико белое, всё мукой густой обсыпанное, да заглядывает ей в глазки от страха прикрытые.
А мой батюшка ему чарку за чаркой хмельную подливает, да знай всё приговаривает:
– Выпей, мой гость дорогой, винагорячего! Разбавь свою кровушку буйную!
Берёт девка ту чарку златую и подносит её князю Владимиру, пьёт он её до дна, всё пьянее и пьянее становится. Бросает её об оземь и алые уста свекольные девы поцелуем медовым запечатывает.
Целует её долго, сладко, оторваться не может, а сам всё тело её мнёт, как тесто сдобное пышное. Пир горой вовсю идёт, уже вся дружина князя гуляет громко: нагнал к ним мой батюшка девиц младых да дерзких целый терем, пир полным ходом гремит.