Забег на невидимые дистанции. Том 2
Шрифт:
Наверняка под одеждой ребра можно пересчитать как заборные дощечки, а позвоночник прощупывается как у Бродяги, когда он только ее нашел. Откуда же в ней столько силищи, столько строптивой выносливости?
В животном мире есть крошечные насекомые, энергия которых превосходит все ожидания, как и способность тягать вес во много раз больше своего. Муравьи.
Наверное, все идет из головы, предположил Сет. Желая выглядеть сильной в глазах других, она сумела убедить окружающих. Вот только это не иллюзия. Нина на самом деле сильнее других девчонок, более
Сет видел, как она бросает копье, как от ее удара взрывается волейбольный мяч, как она поднимает на руки Отто и даже подбрасывает в воздух, с какой скоростью бегает спринт, как взбирается по канату, гнет вилки и ложки в столовой от скуки, и многое другое. Жаль, до сих пор не довелось увидеть ее на льду.
Сет слушал, как они с Отто болтают, словно бы его нет рядом, но лишним себя не чувствовал. Интуитивно он понимал, что сейчас они разговаривают для него. И радовался, что Нина пришла в приподнятое расположение духа, несмотря на присутствие постороннего. Похоже, ее настроение напрямую зависит от количества пищи в желудке. Это стоит зафиксировать в памяти.
Дополнительным признаком насыщения была еще одна крошечная деталь, которую Сет давно заприметил еще на фудкорте, – контур ее губ темнел, словно обведенный карандашом, всякий раз, как Нина поест, и возвращался в норму в течение следующего урока. Сету нравилось смотреть, как кровь приливает к внешнему краю губ, вынуждая ее облизываться, словно кошка.
Уходить не хотелось, и он молился, чтобы о нем забыли, не стали напоминать, что пять минут давно истекли. Но Нина и Отто не думали его выпроваживать. Наоборот, войдя во вкус, они повели его за собой – показывать гараж. Даже не столько гараж, сколько хранящиеся в нем ранее найденные детали, странные полусобранные механизмы и неисправные устройства.
Это была настоящая экскурсия. Гиды все время шутили о чем-то локальном, непонятном Сету, и временами переходили на русский. Складывалось ощущение, что оба распускают хвосты, чтобы впечатлить посетителя. Ридли польстила эта догадка. Он скромно следовал за ними, пригибая голову, чтобы не стукнуться о потолок. Отто едва сдерживался, чтобы ему не подмигнуть.
– Что такое [mudozvon]?
Нина и Отто остановились, переглянулись и загоготали. Как будто отражения друг друга, они все делали синхронно.
– Не что, а кто, – поправил Отто. – Охранник свалки, который чуть не подстрелил нас солью однажды.
– А что смешного? – нахмурился Сет.
– То, как ты это произнес, – объяснила Нина. – [Mudozvon] означает мудак.
– Ну, не совсем, – уклончиво заметил Отто, и они снова заржали, держась друг за друга, чтобы не упасть.
– Я бы выразился точнее – плохой человек со звенящими яйцами. Только не спрашивай, что в этом обидного, мы сами не в курсе.
– Это русский? – Сет сделал вид, что не знает, но при этом очень догадлив.
– Он самый, – Нина все еще боролась со смешками.
Берет самое лучшее от
– Там пицца осталась? Давайте доедим. Сет, ты еще не уезжаешь? Тогда послушайте, что я вам сейчас расскажу.
Они снова уселись и взяли по последнему кусочку. Сет напомнил себе, что не платил за эту еду, и должен будет либо угостить в ответ (заманчивая перспектива), либо вернуть Отто часть денег и закрыть оплату своими.
Рассказывая что-нибудь, Нина увлекалась своей речью и неизбежно начинала жестикулировать, выдавая в себе итальянскую кровь, пылкую, громкую, склонную к экспрессии. Даже если обе руки были заняты, это не мешало ей выражать эмоции, размахивая вещами. Она вряд ли замечала, как движения тела сами собой аккомпанируют рассказу. Будто определенные слова физически невозможно произнести, не шевельнув кистью.
Вот и сейчас, чтобы изложить свои наблюдения, Нина встала перед ними, как будто читала доклад на симпозиуме, с биноклем в одной руке и пустой коробкой из-под пиццы в другой. Сет обратил внимание на под корень обрезанные ногти и оранжево-розовые подушечки пальцев.
В зависимости от того, что и с какой интонацией она говорила, Нина либо смотрела в окуляры на одного из слушателей, либо размахивала коробкой, либо совершала с предметами другие странные взаимодействия, иллюстрируя речь только ей понятным образом.
В очередной раз Ридли поразился тому, какое действие производит на него это слегка асимметричное лицо. Вздернутый носик, верхняя губа больше нижней, родинка над бровью… Все, что на первый взгляд показалось обычным, еще тогда, на фото на первом этаже, сейчас завораживало. Как морозные узоры на стекле, как бензиновые разводы, как всполохи северного сияния.
От девчонки исходили именно те феромоны, которые привлекают подобных Сету парней. Химия не оставляла ему шансов, а он уже и не боролся. Как будто Нину окружает невидимое горячее облако, сладкое и дрожащее, свежее, как мятные леденцы, расщепленные на триллионы молекул, превращенные в газовую плазму, наэлектризованные, галлюциногенные. Нина подпитывает облако всем, что делает: интонациями, которых у нее так много, движениями, зачастую непроизвольными, мимикой, спектр которой невозможно описать.
Находясь рядом, не можешь сопротивляться магнетизму, а находясь вдали, мучительно хочешь вновь оказаться в его поле.
Сет понимал, что не единственный улавливает эти флюиды. Такого просто не могло быть. Очевидно, под их воздействием находится и Отто, и тот ублюдский легавый (перед глазами снова встала картинка, как беловолосый тянется к ней в салоне, и какое у него при этом лицо, будто загипнотизированное), и другие люди, в том числе учителя. Это вызывало понятную ревность, особенно к надзирателю, и Ридли изводил себя.