Забереги: Стихи

Кузнецова Светлана Александровна

«Два горошка на ложку…»

Два горошка на ложку. Две слезы на ладошку. По слезинке на брата. Чем богата — тем рада. Неспроста спозаранок Две слезы мои канут. Две обиды остынут. Две тоски моей минут. Две печали пройдут. Две весны пропадут. Пропадут задарма, Как хотела сама. Два горошка на ложку. Две слезы на ладошку.

«Все было чистое и раннее…»

Все было чистое и раннее, Пусть вам обоим не везло. Зачем ты походя поранил Ее рассветное крыло? И закружились каруселью, Как радужные облака, Ее залетное веселье, Ее залетная тоска. Ах, закружили, окружили, Тебя высоко вознесли, Но в настоящем прошлым жили И всё просили: — Воскреси!

«Снова зори схвачены окалиной…»

Снова зори схвачены окалиной, И за все ответственна вдвойне, Снова я затянута окраиной Города, нерадостного мне. Хорошо, что в эти дни расплаты Все забыла мудро и легко, И что имя у тебя крылато, И что небо слишком высоко.

«В заботе о земных своих долгах…»

В заботе о земных своих долгах Слети ко мне, архангел! Я сплю, и у меня Сибирь в ногах, А в головах — Архангельск. Мне потому твоя печаль видна, И ширь ее, и длинность, Что у меня самой в ногах — вина, А в головах — повинность. Ты правою неправотою жив И эту кару разделил со мною. Я сплю, ресницы влажные смежив, Захлебываясь белой тишиною. Я сплю среди покоя и снегов, Я в них судьбу зарыла. А ты глядишь глазами всех богов, И трезво и бескрыло.

«Смятение мое, сметение…»

Смятение мое, сметение Всего того, чем я жила. Морозы белые с метелями, Мои напрасные дела. Моя условная услада Тем, что усталой не слыла. Вот и доделала, что надо. А что, и вспомнить не смогла. И ничего не знаю кроме, Что, зиму новую кляня, Уже замерзли окна в доме, В единственном, где ждут меня.

«Что ты глазами серыми мглисто…»

Что ты глазами серыми мглисто Смотришь, как на подследственную? А мне и цветисто, и голосисто По давней веселой наследственности… И я отвечаю глазами раскосыми, Что мне это все не важно, Ведь мне за теми большими откосами Важно прослыть отважной. Мне важно снег приложить к виску, Чтоб голова не шумела. Ведь я не зря на своем веку Делала, что хотела.

«Взоры твои любопытны, но благостны…»

Взоры твои любопытны, но благостны. Что же, смотри. Русские церкви снаружи радостны, Мрачны внутри. Ты это знать по крови обязан. Знаешь — гляди! Ты еще верой чужою не связан. Всё впереди.

«Единоверие. Единовластие. Единокровие…»

Единоверие. Единовластие. Единокровие. Книгу закрыла и отложила, Сдвинула брови я. Чуть повела плечьми, Сбросила тяготы. Вспомнила красные, Спелые ягоды. Мох на болоте. Вздох о заботе Духа и плоти. Красные ягоды, Вязкие соки. Самые краткие, Крайние сроки. Губы запачканы. Руки замараны. Встало густое, Гудящее марево Мох на болоте. Вздох о заботе.

«Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой…»

Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой. Молчать на эти: — Почему? — Накрою ноги волчьей шкурой, Роман зачитанный возьму. И, словно вновь перелистаю Судьбу неладную свою, Просчеты все пересчитаю И жизнь легко перекрою.

«А нашим семьям не до нас…»

А нашим семьям не до нас. И вот, едва кивнув друг другу, Мы прогибаем прочный наст И вновь пускаемся по кругу. И сильный снег идет, не тая. И сладко сонно повторять: — Ах, дорогой, приобретая, Мы всё сумели потерять. Но снова любим, снова дружим, И липнет жизнь сама к рукам, Не открывая нам, что кружим По концентрическим кругам.

Мой монастырь

Мой монастырь весь на чужих уставах, Весь на чужих запретах и заставах, Но в том беда, что синяя река К монастырю немыслимо близка. Но в том беда, что, слабое созданье, Я так люблю опасное желанье Загадывать и строгий знать ответ — Не для монашек светит синий свет. И обливаться светлыми слезами, Узнав, что люди с синими глазами, Не ведая, кто я и как зовут, Лишь по другую сторону живут.