Заберу тебя, девочка
Шрифт:
Удар по голове и я отключаюсь.
Прихожу в себя от адской головной боли. Меня мутит. Шум машины и голоса только добавляют боли. К горлу подкатывает ком. Сил нет сдерживаться и я сгибаюсь пополам.
— Сука, — снова возглас. — Она наблевала, — звучит брезгливо. — Тварь.
— Машину останови, — приказывает мужик.
А я чувствую, как снова подкатывает тошнота. Меня кто-то под руку вытаскивает из машины. И тут же меня выворачивает.
Голова кружится, все плывет.
— Что болит? — кажется, это меня спрашивают.
—
— Ты ее по башке, что ли, вырубил, придурок? — с возмущением интересуется один. — Устроил нашей пассажирке сотряс и, судя по всему, нехилый. Ищи пакеты, пока не доедем, будешь обслуживать девочку, — в голосе слышится смех.
— Да с какого хрена?
— С такого. Силы рассчитывать надо было, — сплевывает.
Я не знаю, сколько длится дорога. Куда меня везут. Мне все равно. Голова болит, меня то и дело рвет. А когда тошнота отпускает, я проваливаюсь в забытье. И там мне нравится больше. Там со мной рядом Макар.
Дорога дается мне тяжело. Мне все больше хочется не приходить в себя. Потому что открыв глаза, голову прошивает адской болью. Болит желудок. Болит каждая мышца. То и дело рядом мужик все время ругается, материт меня и весь белый свет. Да выкиньте меня уже из машины. Всем же легче станет.
Но сказать не могу. Язык не слушается. В ушах гудит. И слезы… непрерывным потоком по щекам. С того момента, как я последний раз видела Макара, мне жить не хочется.
Я, кажется, потерялась во времени. Потому что очнулась, когда началась какая-то суета. Открываю с трудом глаза. Меня подхватывают на руки и укладывают на что-то… голоса, свет мерзкий, слепящий глаза.
Из голосов одно бу-бу-бу только слышу. Кто-то ругается, матерится. Что-то вкалывают и я снова проваливаюсь куда-то.
Это что-то мягко обхватило мое тело и засасывает в приятную темноту. Мне здесь так комфортно, так тихо. И ничего не болит. Почти.
— Ты только держись, девочка. Я тебя заберу, — слышу любимый мужской голос.
И он мне нашептывает-нашептывает, не отпускает. А я никуда и не хочу. Верю ему.
— Она придет в себя. Не волнуйтесь, — в тишину врывается мужской голос. — У девочки сотрясение.
— Но ее общее состояние? Вы же сами видите, — теперь слышу женский голос. Мама.
— Сильнейший стресс, пара дней голодания, обезвоживание. И травма, — уточняет мужчина. Видимо, врач.
Внутри все закипает от нахлынувших воспоминаний. Слезы сами потекли из глаз. Всхлипнула.
— Рената, — тут же мама оказывается рядом. Берет за руку, сжимает пальцы мои. — Девочка, все хорошо. Ты теперь дома. Не надо плакать, малышка, — касается губами лба.
С трудом открываю глаза и встречаюсь с обеспокоенным взглядом мамы. Кажется, за это время она немного постарела. Вижу новые морщинки.
— Мамочка.
— Милая, все хорошо, — успокаивает меня.
Но я-то знаю, что ничего хорошего не будет. У меня без Макара так точно.
За меня взялись врачи. Томография, всевозможные анализы. А я на стены лезть хочу от того, как рвется моя душа, как плачет сердце. И подушка моя не просыхает. Медсестра уже несколько раз ее меняла.
Мама практически ночует у меня в палате. Меня пытались заставить поесть. Но в глотку ничего не лезет. А если я все же пересиливала себя и что-то удавалось проглотить, все равно через пару минут выходило наружу. Тогда-то мне снова вернули капельницы.
Несколько дней в дороге и, как оказывается, еще и неделя в этой палате, я совершенно не могу сориентироваться во времени. Для меня будто все остановилось.
— А где папа? — я много думаю. Мне нужно хоть о чем-то думать, лишь бы не плакать. Потому что мне уже пообещали работу с психологом. Ах да, еще ко мне пока не пускают следователя.
— Он занят, — натягивает виноватую улыбку мама.
— Так занят, что не может навестить после всего случившегося любимую дочь? — я не удивлена почему-то этому моменту. Даже не ожидала другого.
— Рената, — одергивает меня мама.
А меня распирает возмущение. Но я решаюсь промолчать и понаблюдать за происходящим. А еще мне нужен кто-то, кто знает, что со мной произошло и что случилось с Макаром. Ведь это было частью плана. Значит, они должны знать, что с ним. Жив ли, смогли ли ему помочь? Его не могли оставить без помощи.
Со свистом вдыхаю. От перевозбуждения нахлынувших эмоций я начинаю задыхаться, снова.
На меня накатывает паника, от чего в глазах начинает темнеть, а я не могу сделать вдох полной грудью.
— Рена, — подскакивает мама. — Не волнуйся, все хорошо. Это гипервентиляция легких. Смотри на меня, — начинает командовать. Ее уже проинструктировали медсестры и она знает, что делать. — Замедляй дыхание, старайся вдохнуть глубже и медленно выдыхай через нос. Умница, вот так, — успокаивающе говорит.
И мне становится легче. Получается дышать спокойнее.
— Мам, — она садится рядом на постель и обнимает меня. — Мне нужно узнать об одном человеке, — начинаю я.
— Нет, Рената. Не сейчас, — резко отрезает.
Мне не нравится ее реакция на мою просьбу. Но заметив мое смятение, она тут же добавляет:
— Тебе нужно немного поправиться, восстановить силы. И тогда мы с тобой подумаем над этим, хорошо?
Нет, не хорошо, я обязательно узнаю все. Но об этом я промолчу.
День сменяет ночь. Ночью я пялюсь в потолок, пытаясь одолеть атакующие мысли. Я думаю. Насколько вообще это возможно. Потому что голова болит адски, стоит только начать копаться в мыслях. А в мыслях я ищу ниточки, ведущие к Макару. Ниточки, которые пытаюсь выцепить из того, что мне рассказывает мама.