Заборы и окна: Хроники антиглобализационного движения
Шрифт:
11 сентября, снова и снова смотря по телевизору повторные показы взрывающихся зданий в Нью-Йорке и Вашингтоне, я не могла отделаться от мысли о всех тех случаях, когда СМИ ограждали нас от подобных ужасов в других местах. Например, во время войны в Персидском заливе мы не видели реальных взрывающихся зданий и бегущих людей, а только стерильное Пространство Вторжения, поле зрения наводящего устройства снаряда и его цели – тут же уничтожаемые. Кто был на этих абстрактных полигонах? Этого мы так и не узнали.
Американцы и теперь не получают регулярного освещения по CNN продолжающихся бомбежек в Ираке, их не потчуют важными для широкой публики репортажами о губительных для детей в этой стране последствиях
И когда НАТО бомбило гражданские объекты в Косове – в том числе рынки, больницы, караваны беженцев, пассажирские поезда, – NBC не передавала «уличных» интервью с выжившими, не рассказывала, как потрясло их это огульное уничтожение.
То, что стало называться «освещением войны в формате видеоигры», – это просто отражение той идеи, которая направляет американскую внешнюю политику со времени войны в Персидском заливе: можно вмешиваться в конфликты по всему миру – в Ираке, в Косове, в Афганистане – с минимальными потерями для США. Правительство Соединенных Штатов поверило в оксюморон: безопасную войну.
И именно эта логика, снова и снова отражающаяся в нашем одностороннем освещении глобальных конфликтов, способствует разрастанию слепой ярости во многих уголках мира, ярости на неустранимую асимметрию страданий. В этом-то контексте и являются извращенные искатели мести – не столько с конкретными требованиями, сколько с примитивной потребностью, чтобы граждане США разделили их страдания.
Тем из нас, кто работает в СМИ, легко сказать себе: у нас нет иного выбора, кроме как участвовать в этой брутальной арифметике. Конечно, нам больше дела до смерти одних людей, чем других. В мире просто слишком много кровопролития, чтобы оплакивать каждую смерть и даже каждую массовую резню. И мы, чтобы не свихнуться, выбираем для себя: дети волнуют нас сильнее взрослых, люди, похожие на нас, сильнее, чем непохожие.
Наверно, это естественно – если посметь применить это слово. Но эти расчеты становятся все более тревожащими в контексте быстро консолидирующихся глобальных медиа-империй, а они сейчас делаются главным источником новостей для все
большего числа людей во всем мире. CNN, ВВС и NewsCorp, хотя и стараются выглядеть интернациональными, далее «без гражданства», однако же вещают с отчетливо американских и европейских позиций. Когда они говорят «мы», это «мы» профильтровано через Атланту, Лондон или Нью-Йорк. Вопрос в том, что получается, когда луч этого «мы» с его узкими культурными посылками, тщательно замаскировавшись под «мы» глобальное, добирается до удаленнейших уголков нашего глубоко разделенного мира.
Этот процесс универсализации редко ставят под сомнение, особенно те, кто продюсирует глобальные средства информации. Считается, что мы входим в некую общую культуру: смотрим одни и те же плохие фильмы, любим Дженнифер Лопес, носим Nike и едим в McDonald's, то есть естественно, что мы станем оплакивать одни и те же смерти – Дианы или нью-йоркских пожарных. Но этот перенос неизбежно односторонен. Глобальное «мы» – в определении Лондона и Нью-Йорка – теперь достигает мест, явно не включенных в узкие рамки этого «мы», в дома и бары, где местные утраты не воспринимаются как глобальные, где эти местные утраты как-то преуменьшаются по сравнению с величественностью, глобальностью нашей собственной проецируемой боли.
Как журналисты, мы, вероятно, не хотели бы столкнуться с последствиями наших вычислений, но нам от них не уйти. Наши местнические пристрастия благодаря глобальным спутникам открываются всем
После 11 сентября я разговаривала с друзьями из Южной Африки и Ирана, которых злит, что от них требуют излияний скорби по случаю атак. Они говорят, что это расизм – требовать от мира, чтобы он оплакивал и мстил за американские смерти, когда так много смертей в их странах остаются не оплаканными и не отомщенными. Я спорю с этими друзьями. Это моральный тупик, говорю я. Оплакивать страшные потери друг друга – значит быть людьми. И все же я, после больших колебаний, в итоге признала, что, возможно, и сама требую слишком многого. Возможно, что мы, на Западе, лишились, хотя бы временно, права ожидать ответного сострадания от тех, кто видел так много безразличия к гибели своих любимых, так много асимметрии сострадания.
Мы у себя в Канаде только что прошли через громкий скандал, когда одна из ведущих феминисток страны отозвалась об американской внешней политике как о «пропитанной кровью». Так нельзя, говорили многие, особенно после атак на США. Ее даже хотели привлечь к суду за разжигание розни. Защищаясь от критиков, Сунера Тобани, когда-то иммигрировавшая в Канаду, сказала, что продуманно подобрала слова для выражения своей мысли – несмотря на бесплотный язык лазерного оружия спутникового наведения и точечных разрушений, жертвы американской агрессии тоже проливают кровь.
«Я пытаюсь гуманизировать этих людей в глубоко наглядных образах, – пишет она. – Это заставляет нас признать элементарную вещественность земли, на которую дождем сыплются бомбы и где царит массовый террор. Этот лексикон призывает «нас» признать, что «они» истекают кровью, как и «мы», что «они», подобно «нам», испытывают боль и страдание.
Впечатление такое, что это и есть «цивилизация», за которую мы боремся: споры о том, кому разрешено истекать кровью. «Сострадание, – написал мне на прошлой неделе один друг, – это не игра с нулевой суммой. Но, бесспорно, есть что-то невыносимое в иерархии смертей (1 американец=2 западноевропейца=10 югославов=50 арабов=200 африканцев), в которой намешаны в равных пропорциях власть, богатство и раса».
Нам, деятелям СМИ, необходимо поглубже заглянуть в свою работу и спросить себя, как мы подпитываем эту девальвацию человеческих жизней и проистекающие из нее ярость и безоглядность. Традиционно мы слишком привыкли гладить себя по головке в убежденности, что наша работа делает людей более сострадательными, более связанными. Помните, спутниковое телевидение было призвано принести демократию в мир, во всяком случае, так нам говорили в 1989 году. Председатель правления Viacom International Сампер Рудстоун как-то сказал: «Мы принесли MTV в Восточную Германию, и на второй день пала Берлинская стена», и также Руперт Мердок: «Спутниковое вещание дает возможность жаждущим информации жителям многих закрытых обществ обойти телевидение, контролируемое государством».
Но прошло десять лет, и уже ясно: вместо того чтобы нести демократию, глобальное TV афиширует неравенство и асимметрию, раздувает пламя негодования. В 1989 году западных журналистов рассматривали как союзников в борьбе за свободу. «Весь мир наблюдает», – скандировали толпы во время «бархатной революции» и на площади Тяньаньмэнь. Сейчас журналисты уже привыкли к гневным выкрикам в свой адрес со стороны демонстрантов, видящих в них участников системы, которая затушевывает неравенство и маргинализует голоса инакомыслия. А на этой неделе уже совсем трагично – некоторые американские журналисты распечатывают конверты с белым порошком, вдруг – какая дикость! – становясь героями истории, которую взялись освещать.