Забрать любовь
Шрифт:
Отец так ни разу и не сказал мне: «Я знаю, что ты сделала». Он просто перестал со мной разговаривать. Вот тут мне все стало ясно. Он был явно встревожен и словно торопил время, чтобы я поскорее уехала в колледж. Я вспомнила слова одной из своих одноклассниц. Она говорила, что у девушки на лице написано, что у нее уже был секс. Быть может, это касалось и абортов? Что, если отец прочитал это у меня на лице?
После того, как это случилось, я ожидала ровно неделю, надеясь, что приближающийся выпускной вернет нам былое взаимопонимание. Но церемония далась отцу с большим трудом. Он меня так и не поздравил. Весь вечер
Когда новости закончились, отец подошел к своему старому столу и извлек из верхнего ящика синюю бархатную коробочку. Я улыбнулась.
— Я думала, ты забыл, — сказала я.
Он покачал головой, настороженно всматриваясь в мое лицо. Я провела пальцами по бархату, надеясь увидеть внутри бриллианты или изумруды. Там оказались четки, искусно вырезанные из розового дерева.
— Я подумал, — тихо произнес он, — что они могут тебе пригодиться.
В ту ночь, собирая вещи, я сказала себе, что делаю это ради него. Я не хотела, чтобы он до конца жизни терзался из-за моих грехов. Я взяла с собой только самое необходимое и оделась в школьную форму, рассчитывая, что это поможет мне смешаться с толпой. С юридической точки зрения я не сбегала из дома. Мне уже исполнилось восемнадцать, и я могла делать все, что пожелаю.
Последние три часа в родительском доме я провела в мастерской, подбирая слова для прощальной записки. Я провела пальцами по его последнему изобретению. Это была поздравительная открытка. Когда ее открывали, она начинала напевать песенку, а стоило нажать на угол, и она надувалась, превращаясь в воздушный шар. Отец считал, что на эту открытку будет хороший спрос. Единственное, что его беспокоило, так это музыка. Он не знал, что случится с микрочипом, когда открытка превратится в шар.
— Я прихожу к выводу, — заметил он накануне вечером, — что то, что ты держишь в руках, уже ни во что не должно превращаться.
В итоге я просто написала: «Я тебя люблю. Прости. У меня все будет хорошо». Перечитав записку, я спросила себя, есть ли в этих словах хоть какой-то смысл. Было похоже, что я прошу прощения за то, что я его люблю. Или за то, что у меня все будет хорошо? В конце концов я бросила ручку. Я знала, что несу за него ответственность и рано или поздно мне придется сказать ему, где я нахожусь. Пока я и сама этого не знала. Наутро я отнесла четки в ломбард и за половину вырученной суммы купила билет на автобус, который должен был увезти меня как можно дальше от Чикаго. Я изо всех сил пыталась поверить в то, что меня здесь уже ничто не держит.
В автобусе я придумала для себя легенду и рассказывала ее всем, кто мной интересовался. Во время очередной остановки в Огайо я решила, что покину автобус в Кембридже, штат Массачусетс. Это было достаточно близко к Род-Айленду и звучало гораздо скромнее, чем Бостон. А кроме всего прочего, мне нравилось само это название, вызывавшее ассоциации с английскими джемперами, черными мантиями выпускников и другими приятными вещами. Я решала, что задержусь здесь, чтобы заработать денег и поступить в школу дизайна. То, что судьба создала на моем пути
Я позвонила отцу из автомата в подземном переходе автобусной станции на Брэттл-сквер. Я позвонила за счет абонента. Слушая гудки в трубке, я смотрела на лысую старуху с вязанием в руках, расположившуюся на приземистой скамье неподалеку, и виолончелистку, которая вплела блестки в свои многочисленные тугие косички. Затем я попыталась прочитать граффити на дальней стене перехода, но тут отец снял трубку.
— Слушай, — сказала я, не дав ему и рта раскрыть, — я никогда не вернусь домой.
Я ожидала, что он начнет возражать или признается, как в отчаянии целых два дня обшаривал улицы Чикаго. Но отец лишь негромко присвистнул.
— Никогда не говори никогда, девочка, — ответил он. — Когда-нибудь эти слова к тебе вернутся.
Я стиснула трубку так, что пальцы побелели. Отец был единственным человеком, кому я была нужна, и, похоже, мое исчезновение его совсем не обеспокоило. Что с того, что я не оправдала его надежд? Неужели это заставило его забыть восемнадцать последних лет? Я ни за что не осмелилась бы уйти из дома, если бы в глубине души не была уверена в том, что он всегда будет меня ждать, а значит, истинное одиночество мне не грозит.
По моей спине пробежала дрожь. Что, если я и в немошиблась? Я молчала, не зная, что сказать.
— Может, ты все же скажешь, куда уехала? — спокойно продолжал отец. — Я знаю, что ты добралась до автостанции, но подробности твоих дальнейших странствий скрыты в тумане неизвестности.
— Как ты это узнал? — ахнула я.
Отец засмеялся, и этот звук окутал меня мягким и уютным покрывалом. Мне всегда казалось, что его смех относится к числу моих самых первых воспоминаний.
— Я тебя люблю, — ответил он. — Или ты во мне сомневалась?
— Я в Массачусетсе, — произнесла я, почувствовав себя значительно лучше. — Но больше я тебе ничего не скажу. — Виолончелистка взяла смычок и провела им по животу своего инструмента. — Насчет колледжа я пока ничего не знаю, — добавила я.
Отец вздохнул.
— Незачем было сбегать, — пробормотал он. — Ты могла обратиться ко мне. Всегда можно…
В этот момент мимо прогудел автобус, заглушив остаток фразы. Я не услышала последних слов отца, и это меня вполне устраивало. Это позволяло не признаваться себе в том, что я не хочу слышать, что говорит мне отец.
— Пейдж? — окликнул он.
Видимо, я пропустила какой-то вопрос.
— Папа, — сказала я, — ты обращался в полицию? Кто-нибудь знает?
— Никто ничего не знает, — ответил отец. — Я подумывал об этом, но мне казалось, что ты вот-вот откроешь дверь и войдешь в дом. Я надеялсяна это. — Его голос звучал глухо и тускло. — Я не мог поверить в то, что ты действительно ушла.
— Ты тут ни при чем, — взмолилась я. — Ты должен знать, что дело не в тебе.
— Во мне, Пейдж. Иначе тебе незачем было бы уходить.