Заброшенный полигон
Шрифт:
— Ванька после школы в армию загремел, остался на сверхсрочную, женился, прошлым летом приезжал — с двумя голопузиками. Баба у него вполне, по нему, такая же мордоворотка. Счастливы — ажно поседели оба, гыркаются на всю улицу, он ей поддает.
— А чего?
— Пьет.
— Он?
— Она!
— Двое детей и пьет?
— Хорошо еще не колется. А то у нас мода пошла, дурошлепы колются и клей нюхают. Весь мак по огородам пообрезали.
— А ты? Не балуешь?
— Что ты?! Мне моей жизни хватает — отрава!
—
— Эх, Коля, Коля, городской, а вопросы задаешь какие-то наивные. То, что мужик дрянь, это как бы само собой... Да эх, о чем мы! Лучше про себя, Коля, ты- то как? Обженился, сын растет. Это мы знаем, по деревенскому радио передавали. А сам-то доволен?
— Я-то? При жене, при квартире, при машине — чего еще надо? По современным стандартам — да!
— Дурака валяешь. Знаю тебя, не за тем в город драпанул, в науку влез. Тебе, Колечка, высоко летать хочется, и мозги ты мне не запудривай. Высоко! А сюда завернул лишь на минутку, блеснуть, покрасоваться, пенку снять с жизни. Вот-де какой я, глядите, кто помнит! Гордец ты, Колечка, гордец.
— Гордец? Ха-ха. Гордец — не подлец, а молодец.
— Верно. Я ж ничего, так, размышляю про себя. Может продавщица поразмышлять?
— Ну, разумеется, если есть чем...
— Ох ты, язвенная моя болезнь!
— А что это густота такая на прилавках? Кильки в томате да помидоры зеленые маринованные — любимое кушанье сельских тружеников?
— А семь лет назад гуще было? Икра и крабы стояли? Народ, знаешь, как-то отвык от продтоваров в магазине. Соль, спички, мыло имеются — и довольны. Продтовары сами делают.
— А это самое?
— О! С «этим самым» большие строгости. Одно время по талонам выдавала, чуть ли не передовикам, как поощрение. Хохма, да?
— Кто ж это такой идиотизм придумал?
— ЦУ с района. Твой батька возмущался, возмущался, потом поссоветом приняли решение: никаких талонов, но в страду — ни одной бутылки. Строго.
— А Чиликиным дала? В страду, между прочим...
— Эх, Колечка, не будь ты таким законником. Тебе их смерти хочется? Ну не дай я им, они завтра же помрут. У них и так жизни осталось, наверное, на один понюх, еще и этого лишать. Правильно говорит твой отец, дескать, каждый закон надо применять с умом, не стричь под одну гребенку всех и каждого. Да, Чиликиным дала — из гуманных соображений.
— Из гуманных...
— Ну чё, чё рыгочешь? Думаешь, один план в голове, одна выручка?
— План?
— Ну. Чё удивляешься?
— У тебя тоже план? На водку?
— А как же! Кругом план и у меня. Правда, нынче, после Указа, премия — тю-тю. Чем торговать-то?
— А мне дашь? Из гуманных...
— Ой, а ты же не пил. Неужто начал?
— Нет, нам, ученым, выпивать категорически противопоказано — нейроны гибнут. Идут стакан на стакан. Стакан хряпнешь, стакан нейронов — на помойку,
— Ой-ей-ей, бедненький, как же ты живешь? И баба, поди, не пьет?
— И баба.
— Зачем же берешь?
— За встречу надо выставить бутылец? Как считаешь?
— Надо.
— Вот. Один ученый выступал по телевидению, сказал, что мы алкогольно запрограммированное поколение.
— Как это?
— Ну, алкоголь внедрился во все жизненные ритуалы: за встречу, за знакомство, с горя, с радости, с рождением, на свадьбе, на поминках, в праздники — обязательно под звон бокалов...
— Стаканов!
— И стаканов. Так вот, пока не искореним, трудно нам придется.
— А ты веришь? Можно справиться? Я — что-то нет.
— Веришь — не веришь. Не те слова. Надо радикально, как хирурги: чик — и всё!
— А как?
— Наука придумает...
— Ой, а что ж нам-то, торговле, делать? Чем торговать? Особо тут, в глубинке...
— Цветы будете продавать!
— Цветы?! Ну и чудик ты, Колька! Цветы! Коров цветами кормить?
— Нюхать и любоваться! Вместо клея...
— Ага, мы и так горим каждый месяц, тогда вообще закроют.
— Пойдешь в колхоз, на ферму, все рекорды побьешь, в Москву поедешь, на ВДНХ! Как перспектива?
— Ага, спасибочки! Вон, в «Сельском часе» иногда показывают дояров, вот пусть мужики и рвут руки, с нас хватит. А то и рожай им, и корми их, и скотину держи, а они пузо отращивают, по кабинетам расселись, клопы!
— Чего это ты на мужиков ополчилась? Всех под корень?
— А чё! По молодости, по глупости интересуешься, а потом — тьфу! Можно без вашего брата обойтись — за милую душу.
— Грустный вывод, подружка, очень грустный. Тебе не кажется, что рановато еще говорить таким образом? А?
— Нет, не кажется! Ты там в городе учился, женился, не хочу ни в чем тебя упрекать, твое право, но мы тут свою кашу едим, давимся, да едим, потому как деваться некуда! Куда я от матери? От дома? От скотины? Куда?
— Была б охота... Ты же не прикована, паспорт на руках, вот и решай. Твоя жизнь, ты — хозяйка!
— Красиво говоришь, гражданин начальник! Красиво, да невкусно, съешь — вырвет.
— Неподходящий вариант? Ну, как знаешь. Денежки получите, пожалуйста.
— Ах, ах, вы нас осчастливили, ждем вас еще и еще.
— Вы так любезны, так любезны, буду брать товар только у вас.
2
Николай сунул бутылку в багажник, закрыл на ключик. Возле него затормозил самосвал с голубым капотом — ЗИЛ. Из кабины высунулся, повиснув на подмышке, водитель — лошадиные зубы, нахальные зеленые глаза. Оглянувшись туда-сюда, подмигнул Николаю: