Забудь о комплексах как мужчина, будь счастлива как женщина

Артемьева Галина Марковна

У всех, кроме одной девочки, пытавшейся, как мы по-детски называли это. «отбить» то одну, то другую подругу или вклиниться то в одну, то в другую компанию. Хорошая в общем-то, девчонка вела себя так, что ни у кого не складывались с ней отношения надолго. Она любила приврать, похвастаться, посплетничать, старалась всем угодить, особенно учителям. И мы с какой-то изощренной детской жестокостью смеялись над ней. Сочиняли какие-то обидные стишки. В общем, вели себя жутко — как настоящая стая, ополчившаяся против одного из сородичей. Наше с ней личное жесткое противостояние началось с ее попытки «отбить» у меня подругу. Звучит дико. Но в школе все воспринималось именно так.

Ситуация обострялась двумя причинами. Во-первых, с моей… хм-м… «соперницей» хорошо общался и во многом к ней прислушивался

тот самый мальчик, в которого я была влюблена. Их родители дружили давно. И потому, испортив отношения с ней, я, как поняла позже, попала в стан немилых ему людей. Во-вторых, я, будучи младшим и поздним ребенком, всегда была очень ревнива. Ревновала родителей к старшему брату. Хотя из-за болезни мне уделялось больше внимания, чем ему, тем не менее чувство, что его, как первенца и сына, мама любит сильнее, делало меня ужасно ревнивой. И поэтому, когда отношения с лучшей подругой оказались под угрозой, я была вне себя от обиды, негодования и ревности. Наша дружба, столько всего пережившая, разваливалась на глазах. Теперь я становилась третьей — лишней. И это было настолько невыносимо, что десятый и одиннадцатый классы я решила закончить в другой школе. Так как многие из моей компании меняли в это время место учебы, уходить было легче.

Прошло какое-то время. Дружба у девочек не сложилась. Но и наши прошлые отношения с лучшей подругой не были такими, как прежде. Иногда наша компания сменивших школу приходила навестить свой старый класс. Все были нам рады.

И даже мой возлюбленный, казалось, искренне интересовался тем, как у меня обстоят дела в новой школе.

Удар был резким и оглушительным. Однажды мы пересеклись с ним на дне рождения одной из бывших одноклассниц. Был вроде бы хороший, веселый вечер. Я знала, что мои чувства для него не секрет, хотя сама никогда в них не признавалась. И, не зная, как вести себя, возможно, была с ним слишком внимательна. Он был приветлив и мил.

Вечером, вернувшись домой, я на странном автопилоте полезла в Интернет и, ведомая каким-то неясным чувством, попыталась вместо своего почтового ящика открыть чужой. Ящик той самой лучшей подруги. Я не знала, зачем мне это.

Но не могла отделаться от навязчивого, жгучего желания туда попасть. Именно в тот вечер. Срочно. Как при пожаре.

Мне легко удалось обойти контрольный вопрос, и я получила то, к чему так рвалась. Это было только что пришедшее письмо от моего безответно любимого друга моей когда-то лучшей подруге. С нежностью обращаясь к ней по имени, он рассказывал о том, как сходил на день рождения. «Дефект тоже там была. — писал он, — и за вечер очень меня достала».

Это были ни с чем не сравнимый шок, сильнейший стыд, ревность и первая сильная боль. Я впервые в жизни ощутила себя предметом насмешки. То, что прозвище было связано с болезнью, и то, что все это обрушилось со стороны самых любимых людей, все разом обожгло с такой невероятной силой, что ожоги приходится лечить до сих пор.

Я выключила комп, легла под одеяло и заревела. Колоколом гремел всего один вопрос — ребята, за что?!

У меня действительно не укладывалось в голове, как я могу вызывать у людей такие чувства. Привыкшая ладить со всеми, всеми любимая, я вообще не могла подумать о том, что кто-то может испытывать ко мне неприязнь. Все это казалось какой-то ошибкой, жуткой несправедливостью. Комплекс отличницы во всем, кроме здоровья, не позволял подумать, что могу получить такую досадную «двойку» по отношениям.

Позднее я узнала, что автором клички была та самая девочка. С уходом почти половины класса она почувствовала себя свободнее, собрала компанию и теперь «отрывалась» за все былые годы.

Оказалось, что друзья мои, как они признавались позже, не были в восторге от моего нового прозвища. Подруга вслух никогда меня так не называла и даже пыталась противостоять, когда так говорили другие, а друг называл — за компанию с авторитетным для него автором. Но все эти объяснения и оправдания не меняли главного. Ощутив себя отвергнутой и чужой настолько резко и неожиданно, я запомнила это чувство как одно из самых болезненных и страшных в жизни.

Тогда еще я не была способна сделать конструктивные выводы. Не

могла понять, что урок прост: какой бы ты ни была, хорошей, плохой, как бы ни думала о себе — всегда найдутся люди, которые не будут любить тебя. И даже если в том есть твоя вина и ты действительно заслужил такое к себе отношение, все равно чья-то нелюбовь, чье-то неприятие — это еще не смерть. И если внешнее отношение подкашивает так сильно — значит, что-то не так с внутренней опорой.

Все это я сумела понять много позже. А тогда с прочтения этого письма началось «возведение баррикад». Теперь уже я сама, вместо мамы и папы, стала защищать себя от реальности. Сюрпризов больше не хотелось. Все больше времени стала проводить в Интернете. Суставы из-за постоянного сидения за компьютером с перерывами на сон, школу (позже университет) сохранили только тот диапазон подвижности, который был задействован ежедневно. И потому со стороны мало кто понимал, что у меня есть проблемы со здоровьем: обычные движения рук, обычная походка и пр. Но более чем эти движения, я уже почти ничего не могла сделать. Ни сесть на корточки или по-турецки, ни поднять руки над головой, ни заплести волосы, ни дотянуться до пальцев ног. Разрабатывать нарастающие контрактуры трижды отвергнутого тела не было никакого желания. Не срабатывал даже страх умереть от блокировки суставов, на который давили врачи. Каждое занятие йогой проходило в состоянии злости на себя — я видела, как сложные асаны выполняют женщины семидесяти лет, а я, которая моложе всех в группе, не могла сделать и самых простых.

Занимаясь с отчаянием и гневом, я сначала ощутила сильнейший прогресс, но после свалилась с серьезным обострением — воспалением суставов. Занятия пришлось прекратить. Организм таким образом оградил себя от потока обращенного к нему негатива.

Вернувшись к компьютеру, день за днем я все глубже заворачивала себя в кокон и отделялась от реального мира. Виртуальная жизнь ничего от меня не требовала и ничем не угрожала. Реальная жизнь причиняла одни только неудобства. К примеру, чтобы надеть зимние сапоги, нужно было потратить минут десять, кряхтя и злясь на себя от боли. Тут несколько раз подумаешь, а идти ли в гости, если там при всех придется проделывать эту неприятную процедуру. Подумаешь, и не пойдешь.

Пиком неосознаваемой тогда еще дезадаптации стала виртуальная влюбленность, случившаяся в возрасте семнадцати лет. Объект отыскался самый что ни на есть подходящий. Не какой-нибудь мальчик из соседнего двора, с которым, не дай бог, можно ненароком встретиться и получить по морде «Дефектом», а московский, далекий, недосягаемый парень из телевизора. Хотя этим выбором я всячески «обезопасила» себя от реальности, тем не менее усилия предпринимала вполне себе не виртуальные. С каким-то безумным азартом я добывала его телефон, месяцами ежевечерне писала пространно-депрессивно-романтические смс, и в итоге сумела-таки его заинтересовать. Он сам предложил встретиться. Но, как бы сильно я тогда этого ни хотела, боялась в сотню раз больше. Страшно было оказаться для него все тем же «Дефектом». Оказаться для него тем, кем являлась для самой себя.

Причем истинный свой страх я осознала, наверное, только через год после того, как якобы кокетливо в ответ на предложение встретиться написала ему: «Ты меня испугаешься». Он, похоже, и правда был напуган такими откровениями, и в день приезда в Питер отключил телефон. Но через какое-то время снова предложил встретиться. И снова, не без моих стараний, основанных на тотальной неуверенности в себе, встреча не состоялась.

Новый виртуальный забег начался в соцсети. Меня добавил в друзья молодой человек, годом старше, с моей университетской кафедры. Закрутился виртуальный… не то что роман, скорее флирт. Четыре месяца мы общались почти круглосуточно по смс и в Интернете. И снова я столкнулась со страхом спонтанной встречи — из-за комплексов и переоценки происходящего. Причем, как выяснилось, продолжая трогательно играть в слова, он эту переоценку с моей стороны чувствовал, и потому и сам избегал встречи. Я вроде бы настаивала на переходе в реальность, но между тем сама боялась даже позвонить и услышать голос, оправдывая это для себя тем, что, мол, не пристало девочкам так уж проявлять инициативу.