Забыть Герострата!
Шрифт:
Клаас (Рыбнику). Рыбник, не радуйся! Тебе не найти моих денег!
Рыбник. При чем здесь деньги, Клаас? Как ты плохо обо мне думаешь!..
Инквизитор. Угольщик, тебе запрещается разговаривать. Отвечай только на вопросы суда: признаешь ли ты себя виновным?
Клаас. Меня это уже спрашивали под пыткой, ваше преосвященство.
Инквизитор. Отвечай сейчас. Считаешь ли ты католическую веру единственно правильной и святой?
Клаас. Нет! Каждый вправе иметь свою веру.
Инквизитор. Считаешь ли ты папу римского наместником бога на земле?
Клаас.
Инквизитор. Веришь ли ты в святую деву Марию, в Иисуса Христа — сына божьего?
Клаас. Верю. Верю в Марию, жену плотника Иосифа, верю в их сына, нареченного Иисусом, такого же человека, как я и мой сын, верю в честность его и доброту, горжусь той стойкостью, с какой он принял свою смерть.
Инквизитор (Профосу). Я думаю, нет смысла продолжать допрос. Преступник использует его для проповеди своих заблуждений. Можно выносить приговор.
Профос. Еще минуту, ваше преосвященство… (Обращаясь к Клаасу.) Угольщик, мы знаем друг друга много лет, мне больно, что ты так глубоко погряз в ереси… Еще есть время, совсем немного времени для раскаяния.
Клаас. Мне не надо времени для раскаяния, господин профос, у меня было много времени для раздумий…
Профос (солдатам). Приведите Сооткин!
Клаас. Я протестую! Меня уже пытали много дней… В день казни вы не имеете права!
Солдат и Неле вводят Сооткин.
Профос. Женщина! Я обращаюсь к твоему сердцу, к твоей любви. Вот твой муж. Его сейчас сожгут, если он не раскается… Скажи ему!
Сооткин. Что?
Профос. Ты сама знаешь… Найди слова!
Сооткин. Мы прожили вместе двадцать пять лет, господин профос, за это время мы научились понимать друг друга молча…
Клаас. Спасибо, Сооткин.
Профос. Ты не женщина. Вы не люди! У вас вместо сердца — булыжники!
Клаас. Не верь ему, жена!.. Я знаю твое сердце, такого больше нет на земле… После смерти я поселюсь там, и мне будет хорошо…
Сооткин (нежно, мужу). Красивый мой… Мы скоро встретимся.
Клаас. Мы не расстанемся, милая… У нас есть Тиль!
Инквизитор (встает, зачитывает приговор). «Суд святой инквизиции при участии магистрата города Дамме, рассмотрев дело о богоотступнике Клаасе, признает его виновным в ереси и связи с еретиками и приговаривает его к сожжению перед зданием ратуши на медленном огне!»
Толпа заволновалась.
Голоса. Позор!
— Несправедливо!
— Нельзя мучить человека!..
Профос (вскочил). Ваше преосвященство, я протестую! Клаас преступник, но он честно жил и честно работал. Его любили и уважали в городе. Как представитель магистрата я требую сожжения на быстром огне! Церковь должна быть гуманна, ваше преосвященство!
Голоса из толпы. Правильно!
— На быстром!
— Нельзя мучить человека!
Инквизитор. Если он но думает о душе своей, пусть страдает телом! Суд инквизиции требует медленного огня!
Голоса
— Да разве так можно?!
Из толпы выскакивает Хозяин пивной.
Хозяин пивной. Ваше преосвященство! Дозвольте сказать. Я — простой человек, и все мы тут — простые люди, но так нельзя, ваше преосвященство… Он — угольщик, всегда ко всем с уважением… Копейки лишней не брал… А мы что, звери, что ли?.. На быстром!..
Профос. Ваше преосвященство, я не ручаюсь за порядок в городе!
Инквизитор (пошушукавшись с судьями). Хорошо! Суд учитывает ходатайство горожан. Клаас будет сожжен на быстром огне!
Толпа. Вот это другое дело!
— А то — на медленном!..
— Ишь чего выдумали?
Клаас. Благодарю вас, господин профос. (Кланяется толпе.) Спасибо вам, земляки! Спасибо, что в тяжкую минуту вы помогли своему угольщику… Теперь я легко улечу от вас, словно искорка… А уголь мой еще не скоро кончится, и вы, сидя у камина, будете еще долго вспоминать папашу Клааса и греться его теплом… Одно вам скажу, братцы, жалко мне вас! Я-то ухожу, а вам тут оставаться. Я помру сразу, а вам умирать каждый день от страха. Медленная смерть, медленней, чем на самом медленном огне!.. И долго вы еще будете стараться не заглядывать в глаза друг дружке, потому что пусто там, в глазах, ничего нет, кроме страха… И не понять вам, как легко, когда вытряхнешь этот страх изнутри… Я вот вытряхнул — и все, и теперь словно птица… И если правда есть на небе бог, то мы встретимся с ним на равных. Он — свободен, и я — свободен! И мы обнимемся с ним как братья и пойдем по облакам… И не будет у нас страха, который тянет вниз… Прощайте, братцы! Не взыщите, что говорю вам на прощанье горькие слова, от сладких тошнит перед смертью…
Палач (тронув Клааса за руку). Пойдем, хозяин.
Клаас. Пойдем, друг!.. Ну, не робей! Работа есть работа!
Палач и Клаас поднимаются вместе по помосту. Печально гремит колокол. С веселой песенкой появляются Тиль и Ламме.
Тиль (весело). Ого! Сколько народу! Подтяни живот, Ламме, нам приготовили пышную встречу! Привет, сограждане!
Толпа расступается, Тиль видит отца.
Отец! (Подбегает к отцу, тот обнимает его.)
Клаас. Успел все-таки, чертенок! А я думал — не простимся.
Тиль. За что они тебя, отец?
Клаас. За все, сынок. За все сразу… А знаешь, я им тут сказал пару слов на прощанье… Пусть почешутся!.. Надоело как-то шутить. Сказал — и точка!.. Ну, ну, только без слез!.. Ты и маленький-то не плакал, а теперь вон какой верзила… Как это ты пел:
Всегда во всем примером был Мой скромненький папаша! Монахов очень не любил, Зато любил монашек!.. О-ля-ля! О-ля-ля!..