Шрифт:
Конец августа. По календарю еще лето, но ночи становятся свежими и прохладными, и под утро серебристые прозрачные капельки росы на растениях – обычное явление. Туманным, холодным, промозглым утром терпко пахнет осенью. Из леса прилетают манящие запахи грибов, прелого мха, брусничника и еще чего-то неведомого, но такого знакомого с детства каждому, кто вырос в сибирском селе, почти в самом центре Караканского бора. На кудрявых березах появляются отдельные пожелтевшие прядки – веточки, словно художник осторожно, ненавязчиво сделал пробный золотой мазок, чтобы дерево постепенно привыкало к смене красок и осознавало, что с летом неизбежно придется расстаться. По небу вальяжно и нерасторопно, с чувством выполненного долга, пролетают одинокие птицы. Потомство за короткий теплый сезон появилось на свет, и молодая поросль успела подрасти, набраться сил и окрепнуть. Вот только в песнях пернатых уже не было прежнего щемящего душу задора и предвкушения зарождения чего-то нового, трепетного и необъяснимо волнующего. В протяжном пении появились печальные нотки сожаления о безвозвратно уходящем лете и предчувствии необратимых в природе перемен.
***
Арина, любуясь лесом, стройными макушками деревьев, возвышавшимися над крышами домов, прямо за селом, неторопливо возвращалась от Клавдии Захаровны, держа в руках баночку густого, изумрудного варенья из зеленого крыжовника. Ей бы радоваться каждой клеточкой души прекрасной погоде, ясному дню и своей молодости, но настроение было волнительно-грустное с некоторыми штрихами возбуждения. И этому настроению она не могла дать ясного объяснения. Нет, совсем не грустно от того, что скоро на работу, закончилось лето и вместе с ним отпуск. По школе, урокам, ученикам она успела соскучиться. А тут совсем другое. Все дело в том, что сегодня она встретила у Клавдии Захаровны женщину, которая была не такая, как все, кого она знала прежде. И эта непохожесть ее почему-то взволновала и растревожила. Ее внешний вид разительно отличался от вида сельчан, но не это главное. Пронзительные, спокойные глаза заглядывали за грань возможного, так, по крайней мере, почувствовала Арина. Возникло ощущение, что женщина разговаривает душой, проникая к собеседнику в самые потаенные уголки сознания.
А началось все с банальных вещей, на которые Арина не обратила бы даже внимания и не придала им большого значения – ведь у каждого бывают бытовые неприятности – если бы они не повторялись с частой периодичностью и все за один вечер. Но все по порядку…
***
– Арина, не проходи мимо! – прокричала Клавдия Захаровна, вытирая руки о передник, завидев Арину, проходившую мимо ее дома. – Зайди, а то пожилую женщину забыла, не навещаешь совсем, – в голосе Клавдии Захаровны не было упрека, она говорила с доброжелательностью и любовью, словно боялась, что девушка, сославшись на неотложное дело, пообещает зайти попозже. А ей хотелось пообщаться с Ариной именно сейчас. Прикипела она душой к молодой учительнице и совсем по-матерински заботилась и жалела ее.
– Здравствуйте, Клавдия Захаровна, – поприветствовала Арина бывшую хозяйку, входя в калитку. И заметив на столе трехлитровые банки, наполненные спелыми, упругими аппетитными томатами, поинтересовалась:
– С урожаем боретесь?
– Да не говори, помидоры нынче такие сладкие, мясистые, запашистые. Видно, солнышко их вдоволь за лето побаловало, погрело, сочностью наполнило. И, кивнув на скамейку, на огромный таз с овощами, добавила:
– Вот, томатный сок собираюсь сварить: мой Рома его очень уважает.
И словно боясь получить отказ, просительно, но в то же время воодушевленно, предложила:
– Пойдем, что ли, чаю попьем! Я свежее крыжовниковое варенье из позднего сорта сварила, оно получилось прямо-таки королевское.
Арина улыбнулась, поддержав приподнятое настроение Клавдии Захаровны, и последовала вслед за женщиной в дом. Хозяйка дома привычно, легко закружилась по кухне, ловкими руками собирая на стол. Она только успела неторопливо разлить по чашкам чай, как дверь легонько приоткрылась и на пороге появилась женщина с мальчиком лет шести-семи.
– Добро в ваш дом, – произнесла спокойным, приятным голосом молодая женщина. – Мне сказали, что вы комнату сдаете, – негромко, но твердо произнесла она. Арине показалось, что уверенность и требовательность ее голоса не потерпит возражений и хозяйка непременно, и это даже не обсуждается, даст положительный ответ.
Клавдия Захаровна отчего-то напряглась всем телом, задержала пристальный, беспокойный взгляд на незнакомке, затем, словно опомнилась, бросила на Арину тревожный, растерянный взгляд, словно ища поддержки, и спросила:
– А кто Вам сказал, что у меня комната сдается?
По смятенному выражению лица Клавдии Захаровны Арина поняла, что хозяйка не хочет сдавать комнату именно этой женщине и, возможно, сейчас прокручивает в голове, подбирая убедительные слова, вежливый отказ.
– Добрые люди, – ответила спокойно женщина и добавила, – нам ненадолго, всего на пару дней.
– Хорошо, – к большому удивлению Арины, покорно согласилась хозяйка дома. Но напряжение ее не покидало, и она голосом, в котором появилась хрипотца, предложила:
– Проходите. Садитесь с нами чай пить, потом комнату покажу.
Незнакомка нежно и уверенно подтолкнула мальчика к столу, и сама тоже присела на краешек свободного стула.
– А как Вас величать-то? – поинтересовалась Клавдия Захаровна, немного справившись с голосом, доставая из шкафа чашки для гостей.
– Я Тандалай. А это… – женщина ласково, с большой любовью в глазах посмотрела на мальчика, – мой сыночек Кайрат.
– Красивые у вас имена, – произнесла Арина, рассматривая неожиданно свалившихся гостей Клавдии Захаровны. Симпатичной женщине на вид было лет двадцать пять, блестящие черные с красивым отливом волосы заплетены в две тугие косички и, переплетаясь сзади между собой, плотно прилегали к голове с помощью шпилек. Из-под озорной взъерошенной челки смотрели чуть раскосые спокойные, проницательные черные глаза. Широкие скулы совсем не портили лицо девушки, чуть зауженный подбородок под пухлыми губами выражал внутреннюю решительность и твердость характера. Одета женщина была немного несовременно: просторное трикотажное коричневое платье в мелкий цветочек было явно ей не по размеру – смотрелось великовато. На ногах – белые слегка припыленные носочки и удобные сандалии. Мальчуган был круглолицым, с такими же раскосыми, как у матери, глазами, но он смотрел слишком серьезно и проницательно, что совершенно не соответствовало его возрасту.
– Да, – отозвалась Тандалай. – Мое имя ясное, как утренняя заря, оно поет, как горный цветок-эдельвейс, ласково играет, как спокойный океан. Имя Кайрат таит в себе силу, мощь, энергию, но в то же время несет благо и добро.
– Да-а-а, – произнесла Клавдия Захаровна, расставляя перед гостями чашки с чаем. – Наши-то имена поскромнее будут. Это Арина Владимировна, местная учительница. А я – Клавдия Захаровна. Да что же вы сидите просто так?! С дороги-то, наверное, голодные? Кушайте!
– Спасибо, Клавдия, – поблагодарила Тандалай и спокойно бросила сыну, – Кайрат, ешь.
Арина тайком вопросительно посмотрела на Клавдию Захаровну: та в матери молодой женщине годилась, а она ее просто по имени называет. Но Клавдия Захаровна, поймав недоуменный, немного растерянный взгляд Арины, только еле заметно и безразлично пожала плечами и спросила у Тандалай:
– Так откуда, говоришь, вы будете?
Тандалай улыбнулась одними глазами: про то, откуда они и зачем появились в Боровиково, она ранее не обмолвилась ни словом, но все же ответила, пристально наблюдая за лицом Клавдии Захаровны.