Забытое дело

Коннелли Майкл

– Я имею в виду другое. Не то, что это несправедливо по отношению к тебе. Я говорю о девочке. Ей нужно быть рядом с отцом.

Босх кивнул. Больше сказать было нечего. Через несколько минут Ландрет закончила с предварительной работой, открыла чемоданчик и достала пузырек со специальными голливудскими чернилами для татуировок и похожий на ручку аппликатор.

– Эти называются «Бикблю». В тюрьме чаще всего пользуются именно ими. Я только нанесу их на кожу, без прокалывания, так что все должно сойти через пару недель.

– Должно?

– Обычно

сходит. По крайней мере в большинстве случаев. Хотя всякое случается. Был у меня один актер. Ему на руку требовалось нанести туз пик. И представляешь, не сошло. То есть сошло, но не совсем. В конце концов ему ничего не осталось, как сделать настоящее тату поверх моего. Не скажу, что парень очень рад.

– Я тоже вряд ли буду рад, если до конца жизни останусь с эсэсовскими молниями на шее. Э-э, послушай, Викки, пока ты еще не начала, может быть… – Он не договорил, увидев, что она смеется.

– Шутка, Босх. Расслабься. Это называется голливудской магией. Потрешь хорошенько, и ничего не останется. Ясно?

– Ясно, – пробурчал он.

– А раз ясно, то сиди смирно и не мешай мне делать мою работу.

Медленно и осторожно Ландрет наносила темно-синие чернила на контуры карандашного рисунка. Время от времени она промокала их тряпочкой и то и дело приказывала не дышать, на что Босх отвечал, что не может не дышать. Примерно через полчаса Викки закончила работу и подала ему зеркало. Босх придирчиво изучил результат их совместных трудов. Выглядела татуировка неплохо, совсем как настоящая. А еще ему было непривычно видеть у себя на шее эти зловещие символы ненависти.

– Рубашку можно надеть?

– Подожди немного, пусть подсохнет.

Викки снова дотронулась до шрама на плече.

– Ты получил это тогда, в туннеле? В тебя ведь стреляли?

– Да.

– Бедненький Гарри.

– Я бы сказал, Везунчик Гарри.

Ландрет стала складывать инструменты, а он все сидел на табуретке, без рубашки, чувствуя себя неловко и не зная, что делать дальше.

– Что в расписании на вечер? – спросил он, потому что не придумал, о чем еще можно спросить.

– В расписании? У меня? Ничего. Я ухожу.

– Так ты закончила?

– Да, у нас сегодня была дневная смена. Представь, проститутки оккупировали чуть ли не целый отель возле Кодак-центра. Разумеется, новый Голливуд позволить себе такое не может. Четверых мы взяли.

– Извини, Викки, не знал, что задерживаю тебя, пришел бы раньше. Черт, а я еще проторчал внизу с Эдгаром. Почему не сказала, что осталась из-за меня?

– Не переживай, все в порядке. Приятно было повидаться. А еще я хотела сказать, что рада твоему возвращению.

Босх вдруг встрепенулся, словно вспомнил о чем-то.

– Послушай, как насчет пообедать в «Массо»? Если ты, конечно, не торопишься в «Спортсмен лодж» на прощальный вечер Шери Райли?

– Нет, в «Спортсмен лодж» меня не тянет. Слишком напоминает киношные вечеринки. Они мне, кстати, тоже не нравились.

– Тогда что? «Массо»?

– Уж и не знаю, можно ли показаться в приличном заведении с такой откровенно расистской свиньей.

На сей раз Босх распознал шутку. И улыбнулся. Викки ответила улыбкой и сказала, что не прочь пообедать.

– Но только при одном условии, – добавила она.

– И что ж это за условие?

– Я пойду, если ты наденешь рубашку.

Глава 27

Будильник не понадобился – на следующее утро Босх проснулся сам ровно в половине шестого. В этом не было ничего необычного, подобное случалось с ним и раньше, когда расследование достигало кульминации. Время бодрствования всегда перевешивало время сна. По графику до смены оставалось еще двенадцать часов, но он знал, что уже не сомкнет глаз, знал, что наступивший день станет поворотным. Какой уж тут сон.

Плохо ориентируясь в темноте и незнакомом окружении, Босх оделся и прошел в кухню, где обнаружил стопку листков для записи с клейкой полоской. Он написал записку и оставил ее возле автоматической кофеварки, которую Викки накануне вечером запрограммировала на включение в семь утра. Записка получилась немногословной: «Спасибо за вечер. Пока». Ни обещаний, ни «увидимся позже». Босх знал, что она ничего такого и не ждет. Оба хорошо понимали, что за двадцать лет в их отношениях почти ничего не изменилось. Да, они нравились друг другу, но это слишком слабое основание, чтобы строить на нем дом.

Улицы между Лос-Филис, где жила Викки Ландрет, и перевалом Кахуэнга еще дремали в сером тумане. Машины двигались с включенными фарами, как будто люди в них то ли провели в дороге всю ночь, то ли рассчитывали разбудить мир. Рассвет совсем не то, что закат. Рассвет всегда приходит растрепанным, неопрятным и раздражительным, словно солнце все делает неловко и в спешке. Сумерки же спокойны, приятны и мягки, ведь луна грациознее и милее. Может быть, потому, что у нее больше терпения. И в жизни, и в природе тьма всегда ждет и никогда не торопится.

Босх тряхнул головой, отгоняя мысли о прошедшей ночи, чтобы целиком сосредоточиться на деле. Он знал, что как раз в это время остальные занимают свои места: группа наблюдения – на Мариано-стрит в Вудленд-Хиллс, а группа прослушки – в звукостудии Пром-Сити. Роланд Маккей еще спал, а силы правопорядка уже стягивали кольцо окружения. Так по крайней мере видел ситуацию Босх. И от этого чувствовал себя гончей, взявшей след. Да, он по-прежнему не верил, что в ту ночь Маккей сам спустил курок. Но у него не было никаких сомнений, что именно Маккей снабдил убийцу оружием, а раз так, то через него и именно сегодня они выйдут на убийцу – Уильяма Беркхарта или кого-то еще.