Забытые битвы империи

Музафаров Александр Азизович

К 1810 году стало ясно, что не только союзные отношения, но и простое мирное сосуществования с Французской империей невозможно в принципе, обе стороны практически одновременно начали подготовку к новой войне. Тут-то и вспомнили о крепостях на западной границе, а вернее — об их полном отсутствии.

Упомянутые выше крепости в Киеве и Риге были построены еще в XVIII веке, но поддерживались в относительном порядке и могли быть быстро приведены в оборонительное состояние. Логичной выглядит и постройка крепости в Динабурге. Этот город (ныне — латвийский Даугавпилс, а до этого — русский Двинск) находится на Западной Двине в том месте, где через нее проходит прямая дорога на Псков и далее на Петербург. Если бы удалось укрепить эту позицию, то вместе со стоящей в устье все той же Двины Ригой русские войска получили бы мощный оборонительный рубеж, надежно прикрывающий дорогу к столице империи.

А вот выбор Бобруйска выглядит странным. Прямая дорога от западной границы к центру России вела через Вильно к Витебску и далее к Смоленску. Другой тракт проходил через Борисов на Оршу и опять же к Смоленску. Несколько южнее этой дороги располагался Могилев, бывший центр белорусского наместничества, связанный новыми трактами с Псковом (и через него — Петербургом) и Смоленском.

А Бобруйск? Бобруйск лежал в стороне от этих путей. Он был связан дорогами с Луцком и через Рогачев со Смоленском, но эти дороги не имели важного значения.

Получается, что вторгшаяся в Россию неприятельская армия могла и вовсе оставить Бобруйск в стороне. Точно так же крепость плохо подходила и для сосредоточения русских войск. Ведь для того чтобы использовать сосредоточенную в городе армию, нужны дороги, а их-то и не было.

Понятно, почему русское командование не рассматривало в качестве места для постройки крепости такие стратегически выгодно расположенные города, как Вильно, Ковно, Минск или Брест, — эти территории были присоединены к империи всего полтора десятка лет назад, и обладание ими казалось неустойчивым. Стремление строить крепость в Восточной Белоруссии было логичным и верным, но почему в Бобруйске? Ведь Витебск, Орша или Могилев подходили для этой цели куда лучше. Известно, что перед составлением проекта крепости русские инженеры провели рекогносцировку местности и первоначально планировали построить укрепления еще восточнее Бобруйска, в Рогачеве, но потом решили перенести позиции на берега более полноводной Березины.

Но в плане стратегического положения Рогачев и Бобруйск — одного поля ягоды: оба лежат в стороне от основных транспортных путей и никаких выгод на первый взгляд не несут.

И все-таки русские военные инженеры целенаправленно изучали именно этот район Белоруссии. Почему?

Попробуем посмотреть на проблему с другой стороны. Мы знаем, что в кампании 1812 года Бобруйск сыграл выдающуюся, если не ключевую роль, но вот потом крепость никак себя не проявила. Ни в годы Первой мировой войны, ни во время советско-польского конфликта начала 20-х годов, ни во время Великой Отечественной войны Бобруйск не был центром притяжения сил или жарких боев.

Интересно также, что во второй половине XIX века русское военное руководство также утрачивает интерес к Бобруйской крепости. Она не проходит модернизацию, обращается в крепость-склад, а в 1897 году и вовсе упраздняется.

Что же получается? Получается, что Бобруйск был как бы специально построен для отражения наполеоновского нашествия, а потом перестал быть нужным.

А может, здесь и кроется ответ на загадку выбора места для крепости? Попробуем рассмотреть историю крепости в контексте военных планов русского командования в отношении войны с Наполеоном.

Военные планы России на кампанию 1812 года — один из малоизученных вопросов в нашей историографии. Поразительно, но хотя с момента наполеоновского нашествия прошло уже 200 лет, о стратегическом планировании написано до обидного мало. Более того, проблема слабо осознается историческим сообществом и не привлекает большого внимания специалистов.

В русской дореволюционной историографии этот вопрос но некоторым причинам не рассматривался подробно. О существовании отдельных планов упоминали, но не более того. Советские историки также не интересовались этим вопросом. Отсутствие полноценных и проработанных планов военных действий, по их мнению, указывало на некомпетентность царя Александра I и отсталость всей военной системы царизма. И те и другие историки в обязательном порядке ссылаются на существование плана Фуля, причем первые ограничивались лишь критикой его, а вторые — опять же усматривали проявление бездарности и некомпетентности царских генералов.

В постсоветское время эта тема наконец-то привлекла внимание специалистов. Знаковым событием стал выход в 2005 году книги московского историка Виктора Михайловича Безотосного «Разведка и планы сторон в 1812 году», в которой впервые в отечественной литературе был проведен подробный анализ русского военного планирования накануне и во время наполеоновского нашествия.

Что же установили историки? И Россия, и Франция начали подготовку к войне практически одновременно в 1810 году. Именно в это время начинается процесс сосредоточения войск и разработки военных планов. План французского императора был прост — его главной целью было уничтожение в одном или нескольких сражениях русской полевой армии, после чего предполагалось продиктовать Петербургу свою волю. Именно так Наполеон поступал с Австрией (в 1805 и 1809 годах), Пруссией (1806) и Россией (1807), которая была вынуждена пойти на «позорный» (по мнению русского общества) Тильзитский мир после сокрушительного поражения под Фридландом.

К этому времени русские генералы имели изрядный опыт войны с Наполеоном и очень хорошо представляли себе его стратегию. Высоко оценивали они и тактические навыки французского военного гения и прекрасно понимали, что без существенного численного превосходства разбить его армию в полевом сражении было практически невозможно. Но как раз превосходства в силах у русских и не было! Наполеон поставил под свои знамена все силы объединенной Францией Европы, так что стягиваемая им к границам России армия значительно превосходила те войска, которые империя могла выставить для защиты своих рубежей.

2 марта 1810 года на стол императора Александра I ложится докладная записка военного министра М.Б. Барклая де Толли «О защите западных пределов России». В этом документе впервые был предложен так называемый оборонительный план ведения войны, который историки в последствие назовут «скифским». Суть его заключалась в том, чтобы, не вступая в сражения с французскими войсками, отступать, сдерживать противника арьергардными боями, беспокоить его ударами партизан и мелких частей, оставлять перед ним «выжженную землю». Сберечь армию и там, на дальнем от границы расстоянии, где силы сторон сравняются, дать сражение. В качестве конечного рубежа отступления рассматривалась Волга. Впрочем, в беседе с французским послом графом Коленкуром, император Александр выразил готовность «отступить хоть на Камчатку и есть картофель с последним из моих крестьян», но не подписать мира, угодного Бонапарту.

В 1810 году подобная тактика была применена против наполеоновских войск на другом краю Европы — в Португалии. Командующий объединенными англо-португальскими войсками в этой стране сэр Артур Уэлсли, более известный как герцог Веллингтон, отвел свои войска от границы на линию укреплений, построенных вокруг Лиссабона и прибрежной части страны. Отступая, армия увела с собой всех жителей, уничтожила посевы и запасы продовольствия. Французский корпус маршала Массены так и не решился на штурм британских позиций, понес большие потери от нехватки продовольствия и был вынужден бесславно убраться из Португалии.