Забытые всеми

Серебрякова Елена

Профессор и штандартенфюрер уехали, не удостоив присутствующих знаками внимания. Тут же из кабинета охраны принесли проектор, повесили экран и опустили шторы. Видимо от безделья офицеры надеялись присоединиться к просмотру. Иволгину пришлось напомнить о секретности материалов, и охрану будто сдуло ветром. Кондратьев сел рядом с Иволгиным, но на долго его не хватило. Конечно почерк белым по черному с ходу прочитать очень сложно. Ко всему пришлось привыкать к неразборчивому почерку автора. В конце концов Иван Алексеевич взял лист бумаги и переписывал слова своей рукой. Дневник начинался с 13 марта 1917 года. В первой записи Воропаев отметил события, случившиеся после отречения Государя от престола.

Он писал про истинные безобразия после того, как убрали с улиц городовых. Сетовал, что теперь не знают кому жаловаться и куда идти со своими проблемами. Углицкие чиновники не знали, как угодить новым властителям, и творили бесчинства.

«Вчера вывезли с моего склада грузовик готовой продукции. Куда повезли и зачем не ведаю. Говорили про какой-то налог»;

«30 марта 1917 года разгромили винные склады Померанцева. Сперва приехали на грузовике, точь-в-точь, как ко мне. Загрузили и уехали, ворота оставили открытыми. Следом двинул народ. Когда приехал Померанцев, на складах осталась только сельтерская»;

«4 апреля 1917 года. Дал приют пяти солдатам с фронта. То ли их отпустили, то ли они сбежали, не мое дело. Все только радовались, что живы и все закончилось. Надеялись, получить много земли»;

«6 апреля 1917 года. Происходящее не понимаю. Словно играют какой-то спектакль. Вроде все не настоящее. На улицах грабят, убивают, уродуют и каждый за себя».

Иволгин уже через два часа научился читать написанное и мог отделять зерна от плевел. Наконец, он увидел первое, что заинтересовало. «27 октября. Снова перемены, сказывают, правительство разбежалось. В Ярославль приехали из Петрограда люди еще одной новой власти. Вышла замятия. Большевики сцепились с меньшевиками, а меньшевики с эсерами. В пяти километрах от Ярославля в лесах свою власть установила банда Черепа. Грабили деревни, наводили ужас на крестьян»; «10 ноября 1917 года в Рыбинске победили или эсеры, или меньшевики, только большевиков прогнали. Те откатились в центр и прибыли с вооруженным отрядом». Иволгин чувствовал, что вот-вот купец начнет беспокоиться о себе и близких. «7 февраля 1918 года. Вы, щенки, за мной ступайте, будет вам по калачу. И смотрите не болтайте, а не то поколочу. По-другому никак, был настрой, да весь вышел. Только так и никак иначе. После отблагодарят».

Четверостишье Пушкина относится к стихотворению «Утопленник». Батый-сак пролежал на дне Волги почти пять веков. Скорее всего Воропаев показал реликвию своим детям, так называемого утопленника, и они впечатлились. Отец вынужден был проинструктировать их, чтобы молчали. «11 февраля 1918 года. Снова ходил к Огневой горе. Кереметъ сжигали, перекапывали, засыпали, а все бесполезно. Знали предки места. Почему, но мне тут спокойно и умиротворенно. Кажись сделал благое дело».

Иволгин знал, что на Огневой горе еще в XIV веке поставили Алексеевский монастырь. До революции он считался главным в Угличе. После революции здание отдали под общежитие, а при строительстве плотины, находившееся тут старинное кладбище разобрали по камушку. Стройка нуждалась в природных камнях и на месте кладбища не оставили ни одного памятника. Но что такое кереметь, осталось загадкой. Понятно, что 7 февраля Воропаев озаботился будущим своих детей. 11 февраля снова ходил к Огневой горе. Видимо, соорудил тайник и спрятал реликвию.

Дальше опять ужасы становления новой власти. Перечисление безнаказанных налетов Черепа. С 8 июля пошли упоминания о мятеже в Ярославле. Во главе вооруженных мятежников находился полковник Перхуров Александр Петрович. Иволгин помнил про его подвиг времен войны, когда у деревни Суха противник открыл огонь по нашим порядкам и выпустил удушливый газ. Перхуров взял командование артиллерией на себя и разгромил позиции противника. Стоял до последнего, до подхода наших резервов. Упоминался отряд Перхурова, как подразделение Северной Добровольческой армии.

«23 июля 1918 года. Как бы мне не хотелось, но придется принимать новый порядок. Большевики не остановятся ни перед чем. Мятеж давили артиллерией. По гражданским, солдатам и зданиям наносились удары из пушек. Конечно, восстание подавили, и в первый же день расстреляли четыре сотни человек. Десятки тысяч ярославцев убежали неизвестно куда. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Надобно торопиться, а то неровен час или Белые, или Красные, или Череп».

«13 августа 1918 года. Идет Гражданская война. В газетах только об этом и пишут. Может забыли, война идет с 1914 года. Мне все равно какая она: Мировая или Отечественная, или Гражданская. Похоже война будет без конца и без края. Озаботился своими свернувшимися ежиками».

«14 августа 1918 года. Ходил к Юрасику. Он взялся помочь. А по-другому как? Только на родовом знаке. Стану долдонить каждый день, может чего останется в головах».

«20 сентября 1918 года. Надобно идти вниз по Волге. Может до самой Астрахани. Нынче все ходят на парусах. Мои три парохода отняли за просто так. Надеюсь, на нижней Волге попроще, да и граница рядом».

Дальше Иволгин читать не стал, он все понял. По древнерусскому гороскопу люди делились по годам рождения на животных и насекомых. Его матушка любила, открыв старый, писаный от руки фолиант, читать про то, какие люди живут на свете. Иволгин хорошо запомнил про дикого вепря, шипящего ужа, крадущегося лиса, кусающего шершня, белого филина, свернувшегося ежа. Какой год, под какой знак подходит, Иволгин не помнил. Он запомнил, что матушка считала 1914 год, годом свернувшегося ежа, кровавым знаком. Ежели прибавить 5508 к текущему году, получится год от сотворения мира, то есть 7422. И когда две двойки находятся рядом, то грядет великое кровопролитие. Все это Иволгин готов был доложить профессору. Рассуждение Воропаева про Огневу гору и кереметь оставить в тайне.

Полковник Перхуров Александр Петрович засел в голове Иволгина, как немой укор в его жизненном пути. Офицер остался до конца верен своему долгу, данной присяге.

– С другой стороны, – рассуждал Иван Алексеевич, – четыреста расстрелянных в первый день после подавления мятежа. Кто подвел их под расстрел? Мог ли сам Иволгин стать палачом?

Его убеждения сводились к противостоянию с внешним врагом, а воевать со своими он совершенно был не готов.

Мысли прервал зашедший в кабинет Кондратьев:

– Который день бьешься с негативами. Есть хоть какая-нибудь польза?

– Не только польза есть. Я знаю на чем нанесено место хранения реликвии. Дети Воропаева 1914 года рождения. В 1918 году им около пяти лет. Как объяснить им, где зарыто их будущее финансовое благополучие. Надобно нанести место схрона на нательные крестики, и сотворить подобное мог только один углицкий ювелир – Юрасик Блюм. Его называли второй Фаберже.

Глава вторая

Профессор Шварцмюллер выслушал Иволгина и потребовал разъяснений четверостишья Пушкина. После дословного перевода на немецкий язык до немца не дошло, о чем идет речь. Долго пришлось разъяснять значение названия «Утопленник». С древнерусским гороскопом разобрались быстро, хотя профессор сделал оговорки, намекая на обычные придумки знаков. Потом долго возились с расшифровкой знака свернувшийся еж.

– При чем тут лапки, мордочка и хвост ежа, – не понимал профессор.

– Да потому, что, – в голосе Иволгина слышалось раздражение, – животное развернется, ему нужно двигаться, принимать пищу и еще кое-что делать.