Забытые всеми

Серебрякова Елена

– Какое отношение распрямление ежа имеет к нашей теме? – не унимался Шварцмюллер.

– Опять двадцать пять! – не выдержал Иволгин, – потому что детям Воропаева нужно бежать, высунув мордочку и хвостом заметать следы. Нельзя чтобы кто-то узнал куда делись дети Воропаева.

– Теперь понятно. Но учтите, Иоганн, ваши выводы будут иметь значение, ежели мои люди добудут древнерусский гороскоп и через разведку подтвердят сведения об Юрасике Блюме.

Шварцмюллер забрал пленку с негативами, распорядился убрать экран и проектор, не прощаясь, сел в автомобиль и уехал.

– Ты что с

ним сделал? – спросил Кондратьев, – ему будто кипятка на пятки плеснули.

– Думаю, ежели приданные ему помощники сработают быстро, то мы с тобой в скором времени отправимся во Францию.

В поезде Берлин-Париж возможно имелись вагоны со спальными местами, но герр Хартманн купил билеты в сидячий вагон. Вход в купе осуществлялся с улицы, имелась также дверь в коридор вагона. Вместо допустимых шести пассажиров в одном купе в путь отправились трое: штурмбанфюрер в гражданской одежде, Иволгин и Кондратьев. На вокзал их привезли на автобусе с занавешенными окнами. К вагону вышли за минуту до отправления. В 19–45 поезд начал движение и, отойдя от перрона, быстро набрал скорость. По расписанию продолжительность поездки пятнадцать часов. На парижский Восточный вокзал прибыли вовремя. Хартманна встречал господин в цивильном костюме, сорочке с бабочкой, в котелке и с портфелем в руках. Сухо поздоровались. Встречающий назвался именем месье Бертран, хотя говорил на чисто немецком языке. Француз шел впереди, следом вышагивал штурмбанфюрер, далее Иволгин и Кондратьев. Как на любом вокзале в военное время пространство заполняла разношерстная толпа. Сосредоточенные лица, может быть даже злые, но не изможденные и уставшие, какие приходилось наблюдать в Угличе и особенно среди беженцев под Тверью. Попадались группки из двух-трех человек с пришитыми на верхнюю одежду шестигранными звездами из материи желтого цвета.

– Евреи, – кивнул в их сторону Кондратьев.

Впечатление производили патрули из офицеров и солдат вермахта. Почему-то отдельно от них стояли французские полицейские. Они никак не вписывались в орнамент немецкой оккупации. Иволгину вспомнилась солдатская частушка времен прежней войны: «Клином вышибают клин. Вильгельм в Париж, а мы в Берлин». Выходит, на этот раз немцы учли ошибки и не допустили военного союза французов с Россией. Сначала оккупировали Францию и прочие страны, и потом пошли на Россию.

На привокзальной площади сели на автомобиль БМВ черного цвета.

– Ехать недолго, – заговорил Бертран, – здание на углу улицы Четвертого сентября и проспекта Оперы принадлежит комендатуре. Там же находится Красный крест, там же будут ваши апартаменты.

Больше месье Бертран не проронил ни слова. Действительно, доехали быстро. Зашли в подъезд со стороны улицы Четвертое сентября и пешком поднялись на второй этаж. Направо по коридору располагалось пять дверей с прибитыми номерами. Зашли в кабинет под цифрами 242. Овальный стол и восемь стульев. Более в помещении ничего не находилось. Даже отсутствовал портрет Гитлера на стене.

– Помещение, предоставленное вам, чисто деловое, для совещаний и на случай приглашения от имени Красного креста нужных людей. Под крышкой стола, где я сейчас сижу, имеется кнопка. Нажатием на нее можно вызвать моего помощника и озвучить

ему просьбу или проблему.

– Что понимать под просьбами и проблемами? – спросил Иволгин.

Вопрос нисколько не нарушил течение беседы. Бертран в той же тональности, ровным беззвучным голосом пояснил, что можно просить бумагу, пишущие предметы, чай, кофе, другие напитки, включая алкоголь. Не исключено угощение продуктами питания. Проблемы тоже могут быть разными: от медицинской помощи, до вызова силовой поддержки.

– Ключи держите при себе. Один ключ от кабинета, даю каждому; другой от подъезда, также получает каждый. Розыск советую начать с галереи русского авангарда мадам Морель, что на авеню Моцарта. В вашем распоряжении автомобиль двухдверный БМВ с водителем. Парня зовут Пьер. Одинаково хорошо говорит по-немецки и по-французски, знает Париж досконально. Идемте, покажу остальное.

Кондратьев своим ключом закрыл кабинет номер 242 и все пошли на третий этаж. Непосвященный человек запросто мог подумать, что оказался в отеле. Молодая симпатичная дежурная за стойкой, ячейки для ключей, витрина с сигаретами и напитками.

– Здравствуйте, меня зовут Мадлен, – услышал Иван Алексеевич от дежурной, она хорошо говорила по-немецки.

Месье Бертран лишь кивнул ей и забрал со стойки ключи с деревянной грушей.

– Идите за мной, – буркнул он, и делегация двинулась по коридору.

За дверью номер 316 располагалась квадратная передняя. Слева и справа две округлые арки, прямо дверь.

– Направо ваша комната, – Бертран посмотрел на Хартманна, – налево – ваша, – Бертран посмотрел куда-то мимо Иволгина и Кондратьева.

Видимо отношение в славянам и, прежде всего, к русским у него было выстроено согласно идеологии рейха. Сам месье прошел прямо и увлек за собой гостей. В небольшом кабинете находился круглый стол и к нему четыре стула. Теперь портрет Гитлера красовался на стене супротив входа. Снова сели, и Бертран открыл свой портфель.

– Ваши документы, – также монотонно процедил Бертран и положил перед собой папку.

Удостоверение и командировочные документы были изготовлены на немецком языке. Фамилии не изменили, как, впрочем, и все остальное.

– Ваши настоящие биографии только подтверждают реальность статуса. Тем более никто из вас не состоял в Добровольческой армии, не участвовал в политических делах. В конвертах деньги. Франки и рейхсмарки. Но деньги вам вряд ли потребуются при нашем полном пансионе. Задавайте ваши вопросы.

– Когда лучше всего появиться у мадам Морель? – спросил Иволгин.

– Сегодня вечером, после 17 часов.

– Если галерея окажется пустышкой, что будем делать дальше? – задал вопрос Кондратьев.

– Пойдете в другое место. У нас целый список мест, где собираются ваши соотечественники. Но ходить по гостям до бесконечности вам никто не даст.

– Думаю, люди одни и те же, и через два-три посещения нам представляться уже не потребуется.

– Не вздумайте вести свою игру. Предупреждаю, кругом наши люди. Даже их хваленое Сопротивление у нас, как на ладони, – в выражении лица Бертрана появился звериный оскал.

Иволгин понял, что немца хватило ненадолго. Он явил свое истинное лицо.