Забытые

Блэдэль Сара

В трубке было тихо, и сотрудница полиции подумала, что Эскильсен старательно напрягает память, но когда та в конце концов снова заговорила, её голос зазвучал несколько более резко.

– Вы же должны понимать, – начала она, – что многие из этих детей, попав в наше заведение, не виделись со своими отцом и матерью. Да большинство из них никогда больше не встречались с родителями, так что нам и ни к чему было знать, как их зовут. Таких пациентов называли «забытыми детьми».

– Но семья же не могла отказаться от своего ребёнка только потому, что он помещён в специальное заведение? – возразила Луиза.

– Почему же, некоторые отказывались, – отозвалась Агнета и

уточнила, что многие родители предпочитали скрыть, а то и на самом деле забыть, что произвели на свет неудачного ребёнка. – И им совсем не хотелось приезжать в интернат. Но бывало и так, что родителям советовали прервать контакт с размещённым у нас ребёнком, потому что их встречи не приносили ничего, кроме неприятностей. Дети нервничали, расстраивались, когда их папа с мамой уезжали домой, так что и для детей, и для родителей было лучше вообще не видеться.

– Вы на самом деле так думаете? – вырвалось у Рик. То, что рассказывала её собеседница, казалось ей совершенно бесчеловечным. Ей трудно было поверить в то, что можно бросить своего собственного ребёнка из-за того, что он не сумеет оправдать родительских ожиданий.

– Меня никто не спрашивал, что я об этом думаю. Тогда везде так было.

– Так, значит, девочка не общалась со своими родителями? – спросила Луиза.

– Я вам точно не могу сказать, как там всё было в этом случае, – призналась Агнета. – Но что-то не могу припомнить, чтобы её кто-нибудь навещал. Правда, может, я и ошибаюсь.

И она замолчала.

– А её фамилию вы не помните? – продолжила расспрашивать её Рик.

– Нет, к сожалению.

– Но кто-то должен же был знать фамилию её родителей? – снова попыталась узнать хоть что-то Луиза, имея в виду службу опеки или руководителя заведения.

– Да, – согласилась Эскильсен. – Это всё записывалось в истории болезни, но нас-то, тех, кто там работал, это вовсе не интересовало.

– А эти истории болезни ещё существуют?

– Да, такие документы всегда сохраняют в архиве, но я не знаю, можно ли получить доступ к таким старым делам. В моё время старые медицинские карты относили в подвал и там и хранили. Нам там попадались истории болезни ещё восемьсот шестидесятых годов, когда в Элиселунде появились первые пациенты. Некоторые из самых старых карт наверняка уже выставлены в музее.

– Это в каком музее? – не поняла Луиза.

– Да там же, у нас, – ответила Агнета с некоторым даже раздражением из-за того, что её собеседница так мало знала об этом заведении. – Когда в восьмидесятом году была расформирована Служба опеки над умственно отсталыми, многие из строений Элиселунда пришли в запустение. В наше время используется только главное здание – его переоборудовали под центр дневного пребывания лиц с ограниченными возможностями. Почти все остальные строения так и пустуют, но я где-то читала, что бывшую прачечную переоборудовали в музей, где выставлено разное оборудование, ну и всякие другие вещи, которыми на протяжении десятилетий пользовались в интернате. Например, я помню, что в нашем здании стояла такая специальная клетка для буйнопомешанных – её наверняка перенесли в музей. Но, к счастью, сумасшедших в такие клетки давно уже не сажают.

– Честно сказать, я себе плохо представляю, что это такое, – призналась Луиза.

– Это такой деревянный ящик площадью метра два – туда, внутрь, человека и сажали. В общем-то, там всегда кто-нибудь сидел, просто чтобы спокойнее было всем остальным. Ещё можно было их утихомиривать при помощи смирительных рубашек и ремней, но это хоть делалось прямо в палатах. А вот клетки выставляли на

улицу или в сарай.

– Как вы думаете, я смогу там найти старые истории болезней? – спросила Рик, несколько потрясённая тем, как в изложении Агнеты Эскильсен подобное обращение с отстающими в развитии представало чуть ли не абсолютно естественным. – Наверное, кто-нибудь из сотрудников центра дневного пребывания сможет мне помочь? – предположила она.

– Скорее всего в главном здании в рабочие дни всегда есть кто-нибудь из сотрудников. Но я не могу этого утверждать. Я ведь уже сорок лет там не бывала. Я просто подумала, что должна рассказать о том, что знаю, когда увидела фотографию малышки Лисеметте.

Ещё раз поблагодарив Агнету Эскильсен за то, что она откликнулась на призыв полиции предоставить всю известную информацию о пропавшей, Луиза набрала Элиселунд в Интернете.

«Центр дневного пребывания Элиселунд, амт [1] Западная Зеландия» – сообщалось на интернет-сайте. Там же был указан и номер телефона этого учреждения. Рик набрала номер и выслушала заданные механическим голосом вопросы, о том, требуется ли ей информация о часах работы центра дневного пребывания, касается ли её обращение кого-либо из клиентов центра или она желает, чтобы её связали с кем-либо из администрации. Луиза нажала на ту кнопку, которая соответствовала последней опции, и не успел в трубке прозвенеть один-единственный звонок, как она услышала женский голос.

1

Амт – историческая административно-территориальная единица (округ) в Дании; на сегодняшний день деление на амты отменено.

– Но ведь информация в истории болезни конфиденциальна, так что карточки не выдаются, – сдержанно произнесла сотрудница центра, когда Рик объяснила, кто она такая и зачем звонит.

– Нет, речь не идёт о том, чтобы получить историю болезни на руки, – поторопилась уточнить Луиза. – Нам бы только хотелось их увидеть…

– Все истории болезни охраняются законом о защите персональных данных, – прервала её собеседница.

Рик вздохнула и попробовала зайти с другой стороны. Надо же, она только было обрадовалась тому, что им удалось хоть на шаг продвинуться в деле установления личности женщины, как поперёк дороги у неё становится эдакая бюрократическая крыса!

– У нас сложилась такая ситуация, что мы пытаемся установить личность одной погибшей женщины. К нам обратился человек, узнавший её по фотографии, и этот человек говорит, что покойная, будучи ребёнком, жила в Элиселунде, – уточнила Луиза. – Единственное, о чём я вас прошу – это чтобы кто-нибудь из сотрудников центра проверил, не хранится ли у вас до сих пор история её болезни, и сообщил нам либо личные идентификационные номера, либо фамилию родителей этой женщины, чтобы мы таким образом смогли войти в контакт с её близкими, если те живы.

– Это невозможно, – отрезала сотрудница центра.

«Ну вот, придётся получать ордер», – вздохнула Луиза, осознав, что для того, чтобы пробить эту бюрократическую стену, её способностей не хватает.

– Но вы можете мне хотя бы сказать, хранятся ли у вас ещё истории болезни шестидесятых годов? – спросила она.

– Ну разумеется. С чего бы это мы стали выкидывать такие вещи? – колко парировала женщина на другом конце провода.

Быстро пораскинув мозгами, Рик решила, что теперь, когда стало понятно, что истории болезни на месте, стоит сделать ещё одну попытку.