Шрифт:
Яркое летнее солнце с трудом пробивалось сквозь разлапистые ветви деревьев. Жаркий воздух обжигал лёгкие. Толстые корни норовили подставить людям подножку. Заставить потерять драгоценные мгновения. До двух беглецов доносился лай собак. Иногда выкрики людей. Арестантская роба мешала бежать. Халявы беспрестанно за все цеплялись. Взмокшая от пота ткань неприятно липла к телу. Мышцы от многолетнего бездействия потеряли упругость. Прокуренные легкие не справлялись. Сердце, испорченное чифирем, бухало глухо и натужно. Каждый раз, будто последний.
Впереди бежал Свин. Высокий, крепкого телосложения, всегда гладко выбритый. Погоняло он получил за приплюснутый нос, отдалённо напоминавший свиной пятачок. На огромной залысине сиротливо торчал клочок преждевременно поседевших волос. Восемнадцать лет назад он, работая сантехником, разводные ключи руками гнул. Лишь благодаря физической силе смог выжить, когда посадили за изнасилование и убийство трех девочек.
Позади натужно сопел Фашист. Маленький, худой, всегда с легкой небритостью и ледяным, как Арктика, взглядом. Фашистом ещё на «малолетке» прозвали за особенную кровожадность, но двадцать лет строгого режима сильно переменили его характер.
Черная «Волга» дала им шанс сбежать. Когда на трассе автозак въезжал под мост, сверху, пробив ограждение, свалилась машина. Сильный удар, скрежет, лязг – ничего не испугало тертых урок. Старенький автозак перевернуло. «Волга» смяла и разорвала крышу, образовалась узкая щель, куда едва-едва мог протиснуться человек. Свин и Фашист, придя в себя, рванулись в образовавшуюся щель. После бег через поле, деревня, ребятня возле речки, какая-то рощица. Лишь через пару часов зеки начали догадываться, что роща слишком велика. Каждый из них думал, что погоня начнётся не скоро, но вскоре раздался лай собак и ноги сами понесли дальше.
У Фашиста лицо налилось кровью. В правом боку словно ворох заточек завелся. Сердце кололо. Перед глазами плыли круги. Ему хотелось крикнуть «Подожди», но он знал – Свин ждать не будет. Каждый сам за себя. Зек глянул назад. Между деревьев мелькали коричневые шкуры с черным пятном на спине.
Свин тоже оглянулся и заметил собак. Споткнувшись о полусгнивший пень, чуть не покатился по прошлогодней листве.
– Надо… разбе… жаться… – выдавил Фашист.
– Нельзя, – Свин не терял надежду, что случайный компаньон упадет и выиграет для него время.
Впереди показался просвет. У беглых зеков открылось второе дыхание. Ноги задвигались чаще. Лай собак раздавался уже совсем близко. Казалось вовсе за спиной…
Последние деревья с ошеломляющей скоростью пронеслись мимо. Солнце ударило в глаза. На миг под ногами образовалась пустота, а после уголовники скатились по пологому склону пересохшей реки. Несколько мгновений Фашист пролежал с закрытыми глазами, ожидая, что собаки начнут рвать тело. Когда открыл, то увидел: Свин уже вскочил и припустил по руслу, подальше от леса. Собаки метались возле крайних деревьев, по какой-то причине не решались спуститься вниз. Зек поднялся и заковылял вслед за Свином. При каждом шаге боль в левой лодыжке становилась всё сильнее, начала отзываться даже в колене. Несколько он раз оглянулся. Собаки по-прежнему не решались отойти от деревьев.
Река когда-то протекала между лесом и полем. Поле забросили, оно заросло бурьяном. Реку осушили, дно покрыл затвердевший от палящего солнца ил. В том месте, где зеки выбежали из леса, река когда-то делала крутой поворот и скрывалась между холмов. Свин скрылся за первым. Фашист сильно отстал. Оглянулся. Собаки не решались отойти от деревьев. Бегали вдоль бывшего берега и беспрестанно лаяли. Из леса начали появляться люди. Но и они не спускались в пересохшее русло. Несколько человек подняли оружие. Прицелились. Зек втянул голову в плечи и, не обращая внимания на нарастающую боль, припустил со всех ног. Мимо уха пронеслась пуля. Фашист инстинктивно пригнулся. Просвистела еще одна пуля. После еще и еще. В скрюченном состоянии, хромая, с перекошенным от боли и страха лицом, зек добежал до спасительного холма.
Собак никто не держал. Они бегали вдоль бывшего берега, лаяли, но преследовать боялись.
– Чуют, что туда идти нельзя! – уважительно покивал старший лейтенант. За спиной капитан, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:
– Лучше бы эта падаль хоть тысячу лет просидела в камерах. Целее бы были, – ненадолго замолчал и отдал команду. – Возвращаемся. Завтра тела этих выродков заберём.
Конец ознакомительного фрагмента.